Этот поворот произошел во всей мировой фантастике. Он заметен и в сборнике. Уходящая волна представлена в нем, пожалуй, рассказом Стефана Вайнфельда «Поединок», где киберы затеняют своих творцов, А, например, в рассказе Владимира Колина «Лнага» или в рассказе Анри Труайя «Подопытные кролики» в центре всего оказывается уже морально-нравственная проблематика.
И все это научная фантастика.
Новая, нетрадиционная тематика, с которой она связана, требует и особой поэтики, своей образной системы, своих средств выражения. Это огромная, мало затронутая литературоведами область исследований, в нее мы не будем углубляться. Но кое-что все же стоит отметить.
Немного остановимся на рассказе Нильса Нильсена «Ночная погоня». Не потому, что это самый выдающийся рассказ сборника, не потому, что в нем сделано художественное открытие, а потому, что в нем все наглядно, как на предметном стекле. Герой повествования ученый, творец кибернетических «муравьев», которые едва не губят как своего создателя, так и все человечество. Приглядимся к этому образу. Он прост: безмерная любознательность, неукротимая жажда творчества и наивность — вот, пожалуй, и все краски.
Художественная бедность? Да, если сравнивать с образцами обычной прозы, характерами, выписанными со всеми нюансами, противоречиями и сложностями. По сравнению с ними образ ученого в рассказе «Ночная погоня» типичная маска характера, а не сам характер.
Однако у тех же классиков, особенно в рассказах, мы находим образы совсем иного рода. Таков, например, унтер Пришибеев у Чехова. Тоже ведь маска! «Не толпись, разойдись, не ведено, тащить и не пущать» — вот и все краски… А какой образ!
Этим я отнюдь не хочу сказать, что мастерство датского фантаста равноценно мастерству Чехова. Речь о другом. О том, что образ может быть создан разными средствами и его «масочность» далеко не всегда недостаток. Есть два типа образов, два способа их создания, они в принципе равноценны. Об этом стоит упомянуть потому, что фантастика тяготеет именно к образам-маскам. Особенно научная.
В сборнике это бросается в глаза. Представлено свыше десяти стран, около двадцати авторов, есть маститые, есть малоизвестные, одни рассказы, что типично для любого сборника, получше, другие послабей, почерк писателей иногда разительно несхож, а вот образы — одного ряда.
Это не случайно. Герои фантастических произведений чаще всего действуют в ином пространстве-времени, чем персонажи; допустим, «семейного романа». В научной фантастике, уж таково поле ее тематики, гораздо выше степень условности, куда меньше бытовых реалий. Поэтому способ, каким создан тот же Безухов, здесь, как правило, не работает, не может работать — вне зависимости от суепени таланта. Зато на редкость пригоден тот способ, каким создан, к примеру, гоголевский Плюшкин. Тоже ведь «маска»!
Разумеется, нет правил без исключений, но такова тенденция. При разговоре о достоинствах и недостатках научной фантастики ее нельзя не учитывать.
Представленные в сборниках рассказы европейских фантастов объединяет еще одно — гуманизм. Дальнейшее развертывание научно-технического прогресса при неизменности условий «западного образа жизни» ни у кого не вызывает восторга. Скорей тревогу. Я уж не говорю о едкой социальной сатире Эрманно Либенци «Автозавры». Но вот, скажем, «Патент Симпсона» Примо Леви. В рассказе есть мечта, есть завораживающая воображение идея союза и дружбы с живой природой, а чем все кончается? Достижение тотчас используют торговцы наркотиками…
Так поблекли и осыпались недавно еще характерные для западной фантастики технократические иллюзии, упования, что научно-технический прогресс сам по себе все разрешит и улучшит, мир. Да, киберы будут, но подумаем лучше о человеке!
И фантасты Европы думают. Используют магический кристалл художественной фантазии, чтобы лучше понять настоящее и разглядеть туманные дали грядущего. От десятилетия к десятилетию растет удельный вес фантастики в литературе, все шире ее популярность, все больше произведений.
Уж очень актуально то, о чем она пишет.
Дм. Биленкин
ХЮБЕРТ ЛАМПО
РОЖДЕНИЕ БОГА
Меня зовут Марк Бронкхорст. Я преподаю историю. Доцент. Закоренелый холостяк. И вовсе не склонен к авантюрам. Хотя, с другой стороны, что за жизнь без приключений?
Почему именно мне была доверена эта тайна, не знаю, ведь такая ноша не по плечу даже людям с более твердым характером. Как бы то ни было, непреодолпмая сила побуждает меня доверить рассказ бумаге. Преданный гласности, он не может не найти живого отклика. И если только его ие сочтут праздной выдумкой, он доставит мне немало хлопот. Но приступим к делу.
Сомневаюсь, чтобы отец Кристиан дотянул до пасхи. Боюсь, что не ошибаюсь. И, как мне кажется, он сам молча разделяет моя опасения, татя о своей близкой смерти ничего не говорит. Присущее ему чувство юмора, очевидно, не может примириться с романтическим представлением о тайнах, которые уносят с собой в гроб. Он же сделал свой выбор. Я даже неумолимо надвигающаяся тень стаерти не в силах заставить его отступиться. Я дал слово сохранить его тайну.
— Нет, дорогой Марк, не клянись, — отвечал он. — Ведь доджед же я кому-то довериться. Даже аббату на исповеди я рассказал не всe.
Я его понимаю. Психический перелом произошел в нем под влиянием панического страха перед оглаской, страха, граничившего с отчаянием. Скрывшись в монастыре траппистов, он смог сохранить свою страшную тайну, так как устав ордена предусматривал полное молчание.
— Представляешь себе, — сказал он с усталой улыбкой, — нашу прессу, столь падкую до сенсаций. Газеты и журналы не дали бы мне умереть спокойно. Мои соотечественники наверняка не отказались бы от такой лакомой добычи. Жадной толпой они примчались бы сюда из-за океана, до зубов вооруженные телеи кинокамерами, магнитофонами, фотоаппаратами. А я не из тех, кто согласен быть орудием чуда. С меня довольно и того, что двадцать веков назад кучка оголтелых провозгласила пророком какого-то нищего и это на многие века изменило лицо мира. Роль пророка, желающего вновь изменить мир, мне не по силам, но когда я уйду из жизни, ты волен сделать так, как сочтешь нужным.
Не знаю, как я поступлю, когда моего друга не станет. Пока я поместил тетрадь с записью его рассказа в сейф Торгово-промышленного банка. Иногда спрашиваю себя, уж не сон ли все это, долгий, мучительный сон? Но, увы,…напечатанное на плотной глянцевой бумаге лежит передо мной письмо, с которого все началось. Вот его содержание.
