Марк Азов - Гюрза

— Вот ты и допер своим умом: и то, и другое! Бог разрешил людям плодиться и размножаться, как скотам, но запретил и на пол лаптя приближаться к тому, что называется Любовью! Потому что после этого для них не станет Бога. Мужик будет молиться на бабу, баба — на мужика.

— А вам жалко? Пусть молятся.

А мне не обидно, по-твоему? Бог создал каждой твари по паре. И только я был единственный холостяк, один одинешенек на всей земле. Человеку Бог сказал: «Оставит человек отца своего и мать свою, — (это притом, что ни отца, ни матери у Адама и в помине не было, Он его сам только что слепил из грязи) — и прилепится к жене своей, и станут они одной плотью». А мне разве не хотелось прилепиться к плоти… Я виноват что ли, что она ходит голая?..

— Минуточку. Вы же соблазняли Еву не для себя, а для Адама!

— Замнем для ясности.

— Как «замнем»? Библию читают миллиарды людей.

— Начитанные… А ты ее видел? Когда бродит по саду соблазн, изваянный, самым искусным скульптором из плоти и крови так, что жилка на шее трепещет, а розовые соски стреляют в тебя, и никуда ты от них не убежишь…

Змей, как бы это сказать, разлимонился и стал расползаться на солнце, которое лужицей ртути скопилось к тому времени в центре небосвода и парализовало все живое на земле. Самое время уносить ноги…

Но гюрза мигом превратилась в пружину…

— Сиди

— Сижу, а что?

— Сколько было сыновей у Адама?

— Двое: Каин и Авель.

— Плохо читал. «И познал Адам еще жену свою, и она родила сына, и нарекла ему имя Шейт».

— Значит, трое.

— А у Евы?

— Тоже трое.

— Четверо.

— Как это? От кого еще один?

Мне почудилось, что змея смеется. Но это она лишь показывала ядовитый зуб.

— А ты не заметил, сколько среди людей потомков Змея? Им не обязательно иметь вертикальные зрачки и ходить на чреве. Даже совсем наоборот: законные сыны Адама ползают по-пластунски. Прощай, ты слишком много спрашивал…

От меня до гюрзы было всего пол шага, а гюрза прыгает на длину своего туловища и летит, как копье…

Но тонкий, чуть слышный звон уловили уши. Гюрза, скользнув к дувалу, спрятала голову.

Прямо на нас шла молодая туркменка в длинном красном платье с нагрудником из множества желтых монет, словно стайка золотых рыбок, пикирующих от ее шеи к талии… В руке у женщины была палка, тяжелая, потолще самой руки. Сторож или жена сторожа.

— Думаешь, пронесло? — прошипела гюрза. — Уже эшелон подают для маршевой роты. А там уж «летай, иль ползай — конец известен».

Она всосалась в едва заметную щель… Я даже не успел удивиться тому, что гюрза цитирует Горького. Всего человеку не узнать никогда, так чему удивляться?