А Аропс свистел неспроста. В одну из лунных осенних ночей он услышал-таки долгожданный ответ, тихонько поднялся, перелез через подоконник и по водосточной трубе взобрался на крышу. Проделал он все это как лунатик, с закрытыми глазами, вроде бы и не сознавая, куда идет и зачем. Он шел на Зов - вот единственное, что имело значение...
Если бы случайному ночному прохожему вздумалось посмотреть на крышу, он наверняка ничего бы там не увидел, кроме круглой луны, что раскаленной белой сковородкой зацепилась за ее край. Но Аропс знал, что это не так, и потому терпеливо ждал. Поначалу из пустоты возникло нечто неопределенное и расплывчатое. Это "нечто" быстро меняло формы, становясь то подобием звезды, то хвостатой кометой. Проскользнули и исчезли все фазы Луны. На миг показалось, будто над крышей дома раскинуло ветви причудливо-фантастическое дерево... Пронеслась галопом длинногривая лошадь... И наконец возникли очертания человека. Они на глазах уплотнялись, сгущались и тяжелели... А спустя еще несколько мгновений перед Аропсом верхом на коньке крыши сидел человек во фраке и цилиндре, с тонкими усиками и небольшой бородкой, со щегольской тросточкой в руках. Аропс вскарабкался на крутую крышу и уселся рядышком, умильно моргая выпуклыми глазенками, излучая всем своим праздничным видом счастливое "наконец-то!".
Но Прибывший на Зов был настроен отнюдь не благодушно. Даже, можно сказать, осуждающе.
"Как проходит внедрение?" - осведомился он.
"Как положено", - радостно сморгнул малыш.
Разговаривали они беззвучно - мысленно (по-научному - телепатически), поэтому никто, даже если бы захотел, не смог бы их подслушать.
"Разве так положено?! - Прибывший от недовольства стал коричневым. На кого ты похож! И что за нелепые вещи вытворяешь?"
"Я, как было запрограммировано, подражаю".
"Ко-ому-у?!" - Прибывший стал коричневато-фиолетовым. А его грозное "у-у-у" сотрясло крохотное тельце Аропса, едва не разрушив избранные им очертания.
"Всему, что вижу".
"Но ты должен был подражать только людям. Ты не должен был ничем отличаться от их детей, усердно делая вид, что растешь и развиваешься, как они. А ты?! Ты все напутал. Перепугал "отца", всю их ячейку... Тьфу! Семью то есть".
"Мама меня совсем не боится. Я на нее положительно влияю".
"Мама не в счет. У мам инстинкт".
"Видно, я слишком долго болтался в межзвездной пыли и подзабыл свою программу".
"Не выкручивайся! Твоя программа неистребляема. Программа - это все, чем ты владеешь. Бесчисленное множество твоих собратьев внедряется в разные инопланетные цивилизации необъятного Космоса, и все идет как надо. Они четко выполняют свое задание и ничем не отличаются от аборигенов. А ты! Посмотри на свой вид. Кто ты?"
"Может, мне лучше идентифицироваться с Чарачичи? - вконец расстроился Аропс. - И убежать в лес, чтобы никого не смущать?"
"Об этом не может быть и речи... А что за имя ты себе придумал?"
"Я не виноват. Я старался объяснить своей матери, что я - космическая спора, миллионы лет плававшая в Космосе. СПОРА. Она почти поняла меня, только почему-то наоборот, и назвала АРОПС".
"Ничего удивительного. Ведь ты для них есть, и тебя нет. Ты всего лишь отражение космической сущности, одна половинка уравнения. Но людей это не касается. Ты не имеешь права раскодироваться и ставить под угрозу всю информсистему".
"Что же мне теперь делать?"
"Строго следовать Программе. В первую очередь принять человеческий облик. Но меняться надо постепенно, чтобы их это не испугало. Запомнил?! Подражать только людям! Все! До следующего контакта. У меня еще три тысячи семьсот пятьдесят два вызова..."
Аропс спустился по водосточной трубе, влез в окно и юркнул в свою коляску - кроватки у него еще не было...
Мать с радостным трепетом разглядывала своего дитятю, всякий раз обнаруживая все новые и новые чудесные превращения. Уши его уже не казались ей такими оттопыренными и нелепыми. На них все четче проступали характерные завитки и бороздки, в складочках которых однажды она с восторгом обнаружила ушные отверстия. Глаза становились менее выпуклыми и круглыми. Появились белки и радужка со зрачком. А перепонки между пальцами исчезли в одну ночь. Кожа заметно порозовела.
И когда соседка, самая въедливая и зловредная, в очередной раз пристала к свекрови с одним и тем же настырным вопросом: почему, мол, они ребеночка своего от людей прячут, уж не сглазу ли боятся, та со спокойной улыбкой возразила:
- Чего нам, милая, бояться?.. А-аро-опсик! Поди-ка сюда, детка.
И на бабушкин зов спрыгнул с крылечка мальчик в вязаных рейтузиках и полосатой кофточке, с аккуратно расчесанными на пробор темными волосиками.
- Я здесь, бабуля, - сказал мальчик, аппетитно хрустя морковкой.
- О господи! - опешила соседка. - Кто это?
- Внучек мой. Аропсик, - с гордостью ответила свекровь.
- Тот самый, что родился три месяца назад?!
- Тот самый.
- Не может быть. Ему ж не меньше двух годочков будет.
- Может, он у нас вторым Давидом Сасунским народился. Новым героем эпоса станет... А теперь уходи. А то и правда сглазишь!
Аропс старательно притворялся человеческим детенышем, считая, однако, что занятие это довольно скучное и неинтересное. Он больше не гудел, не летал под потолком самолетиком, не вертелся кофемолкой, не подражал земноводным, Чарачичи, не глотал домашних пчел и не делал из них брикетиков. Он даже есть начал, как все, и не вертел при этом в животе жерновами, а солидно оглаживал себя после сытного обеда и икал, как папа.
Мама немножко тосковала по прежнему Аропсику с его неожиданными и смешными выходками. Но зато теперь ей можно было не стыдиться за него перед соседями и не ловить на себе косые, подозрительные взгляды свекрови. Она так и не узнала тайну появления в ее семье "сына" Аропса, муж решил навсегда скрыть от нее это.
А время бежало быстро. Аропс не захотел стать вторым Давидом Сасунским - силачом, богатырем и непобедимым воином, наделенным всевозможными чудесными свойствами. Хотя ему это не составило бы труда. Ведь Давид Сасунский, как и он сам, был занесен на Землю космическими ветрами и тоже не мог смириться с жесткими и тесными рамками человеческих возможностей. Аропс честно решил держать слово, данное Прибывшему на Зов. Он добросовестно делал вид, будто учится вместе с земными детьми в обыкновенной сельской школе, усиленно думает над примитивной задачкой и очень боится получить двойку. И ему верили и ученики, и учителя. Что-что, а подражать он умел!
За семнадцать прожитых на Земле лет Аропс ни разу не нарушил заданной установки. И скорее всего, остался бы верен ей до конца Программы, исправно изображая из себя "Человека мыслящего", "Человека трудящегося", как поступали и поступают сотни, тысячи, миллионы космических гастролеров, нашедших временное пристанище на этой красивой и радушной планете. Но беда Аропса, как ни парадоксально, заключалась как раз в его страсти к подражанию. Увлекшись, он настолько отождествил себя с человеком, что отважился влюбиться, да не понарошку, а всерьез, как самый заурядный абориген. И, подобно аборигену, он потерял от любви, что называется, голову.
