Ночами он рассказывал ей о Земле, хотя понимал, что она не верит ни одному слову. У этих людей не существовало понятия горизонтали. Они не могли представить себе то, чего никогда не видели: горизонтальный лес или озеро, или море. Единственными горизонтальными вещами в их понимании был рай, который находился на верхней грани стены, и ад, – у ее подножия. И то, и другое, было просто узкими полосками, по которым можно ходить, почти не опасаясь падения. В ад сбрасывали приговоренных преступников и тех умерших граждан, у которых не хватило денег купить для себя посмертный воздушный шар. Остальных отправляли в рай: шары с мертвецами всплывали, покачиваясь, в потоке встречного ветра. Ветер здесь всегда дул сверху вниз.
Василий рассказывал ей о своей жизни, о работе, о ежегодной гонке к Гамме Эридана, гонке, которую он однажды едва не выиграл.
– Ты говори, говори, я слушаю, – приговаривала Нина, и ему это нравилось. Пусть это был не дом, но все-таки, что-то домашнее.
Нина собиралась завести ребенка и собиралась все настойчивее.
– Зачем тебе спешить? Ты еще молодая, – спрашивал он.
– Чтобы ты не мог от меня уйти. Ты же хочешь?
– Я не знаю, – отвечал Василий, – мне с тобой тепло. А там меня не ждут.
– Нет никакого «там», – говорила Нина, отворачивалась к стенке и засыпала.
Стенка. Стенка влекла его в последнее время. Он обнаружил, что внутренняя стена сложена из маленьких, со спичечный коробок величиной, кирпичиков, между которыми зазоры толщиной с человеческий волос. Кирпчики должны быть бесконечно прочными, раз выдерживают бесконечный вес стены и не разрушаются. Кирпичики болтер не возьмет. Но, если дать прямой залп на полную мощность, то вещество, скрепляющее кирпичики, наверняка не выдержит. Так мы получаем приличную дыру, что и требовалось доказать.
– Ну, как тебе идея? – спросил он.
– Бред, – ответила Нина.
– Там за стеной должна быть горизонталь. Я строитель, я понимаю такие вещи. Там будут этажные перекрытия. Это значит – сотни, тысячи, миллиарды метров горизонтального пространства. Вы живете, прилепившись к стене, здесь нет места, вы постоянно рискуете сорваться, а в каком-то метре от вас – целый пустой и удобный мир. Вы не можете пробить стену, но я могу. Давай я это сделаю.
Она просто спрятала его болтер. Хорошо еще, что не выбросила в окно.
Следующие два месяца прошли спокойно. Он уже смирился с судьбой, да и судьба, сказать по правде, оказалась не так уж и жестока к нему. Уже назначен день свадьбы. Семейное и прочее счастье зримо маячит впереди. А если поменять это все на что-то другое – на что? Вернуться домой он не сможет. Найти Землю? – это вряд ли. Скитаться в космосе? – зачем, если все равно прийдется искать место для посадки? Лучше чем сейчас никогда не будет.
Однажды, когда Нина ушла в больницу, он нашел болтер под матрасом. Он не раздумывал. Он просто направил луч в стену.
Стена выдержала несколько минут, прежде чем взорваться. Вначале Василий ничего не увидел: воздух в проломе был нагрет до миллиона градусов и ярко светился. Но потом где-то внутри возник сквозняк и всосал облако плазмы. И Василий увидел горизонталь.
За эти месяцы он настолько отвык от вида горизонтальной поверхности, что вначале не решался поставить на нее свою ступню. Перед ним была знакомая картина: широкий коридор со многими пустыми комнатами. Высокий потолок. Рамы и дверные коробки пока не вставлены. Тысячи тысяч, миллионы миллионов комнат. Он вошел. Здесь пахло до головокружения знакомо. Здесь пахло стройкой. Он пошел вперед, не оборачиваясь.
На Земле ему приходилось строить дома максимум в сто тридцать этажей. Дома повыше ему не нравились. Стандартные пятисот – и семисотэтажки со сверхзвуковыми лифтами никогда его не привлекали. Ему всегда хотелось строить жилье простое, обычное, что-нибудь поближе к природе. Допустим, что здесь несколько миллионов этажей…
И вдруг до него дошло.
– Эврика! – закричал Василий, и эхо повторило крик. – Я же на Земле!
Вполне возможно, что за последние четыреста лет на его родной планете научились строить миллионоэтажные небоскребы. Конечно, возникают проблемы с атмосферой, ее приходится постоянно закачивать на верхние этажи. И она снова опускается. Вот поэтому ветер и дует сверху вниз! Как же я не догадался-то раньше! А эти люди, живущие на задней стене? – какая разница, откуда они взялись? Живут и пусть себе живут. Живы будем – разберемся.
В мглистой дали коридора виднелось светлое пространство. Василий подошел и увидел террасу. Зрелище было волшебным. Терраса выходила во внутренний дворик, освещенный естественным светом. Ширина дворика была всего километров шесть или десять, а глубина – не больше. Посреди дворика возвышался великолепный дворец, с виду – тысячеэтажник, или около того. Превосходная ажурная, будто летящая архитектура. Воздушные замки, подобные этому, постоянно возникали во снах Василия. Василий был строителем по призванию, а все остальное – космос, спорт, подводные экспедиции – все это было лишь хобби и не могло сравниться с единственной настоящей любовью его жизни: с его работой. С его стройкой.
Он лихорадочно рылся в карманах в поисках куска бумаги. Он хотел зарисовать эту конструкцию, больше напоминающую не камень, а утреннюю паутину над белой стеной – когда косое солнце еще оставляет стену в тени, но уже делает нити паутины ярко-белыми, этот объемный рисунок белого по серому… У него не нашлось карандаша, и он решил вернуться сюда на следующий день.
Нина сидела на полу и плакала. Она не перестала плакать, даже когда он вошел.
– Я сделал это, – сказал Василий.
– Я вижу.
– Завтра мы пойдем вместе. Ты увидишь то, что тебе даже не снилось. Ты увидишь горизонтальный дворец, построенный на горизонтали. С этим не сравнятся никакие пещерки на верхнем этаже. Если мы никому не скажем, это дворец будет наш и только наш. Мы закроем стену изнутри; я сделаю так, что никто не увидит дыры. Пищи нам хватит еще на пятнадцать лет. Или на десять, если мы заведем ребенка. А потом у нас будет целое пшеничное поле, кролики, птицы и пчелы. А может быть, мы отдадим это всем.
– И пчелы, – откликнулась Нина.
– Да, и пчелы тоже.
– Я видела эту горизонталь с комнатами, – сказала она, – много комнат, очень много. Больше всего это напоминает пчелиные соты.
– Чепуха.
– Нет, не чепуха. Если есть соты, то есть и пчелы, которые их охраняют. Скоро они прийдут и убьют тебя. И меня тоже. И всех остальных.
На следующий день он взял пухлый блокнот и карандаш. Еще у него был бинокль с шестикратным увеличением. Он собирался провести на галерее весь день.
Слова о пчелах были ерундой, конечно, но не выходили из головы. В бинокль он смог разглядеть мелкие детали здания; ему показалось, что он заметил движение на одном из куполов, странное перетекание чего-то, напоминающего ртуть.
