Раздался выстрел, матрос упал, а позади него, с дымящемся пистолетом в руке, с перекошенным от злости лицом, возвышался Натан Рикша, старший синоптик торговой шхуны "Цесариус".
2
…и когда я увидел, как этот негодяй наставляет на вас оружие, — говорил Натан возбужденно, — вот не понимал как это: сердце в пятки!.. Ух. Еще секунда и не успел бы. Как я его бахнул! — видели? — Стукнул себя ладонью по затылку: — Шмяк.
Они уже давно шли по коридору, и перед каждой дверью Натан выбегал вперед, отворял и пропускал картографа, при этом заискивающе улыбался, заглядывал в глаза, будто хотел угадать мысли, настроение, и все говорил, говорил.
— Идите-идите, я придержу, не люблю когда хлопает. Нет, эти вечерние прогулки ни к чему. Да и днем не ходите больше один, а-то вон что получается. Вы меня зовите, живо присмирю. Придумали же — Береи. Шуты. Им только бузить, больше ничего. Ни черта же не смыслят в нашем морском деле, и туда же… Надо что-то делать с кастами месье Константин. Никак не решусь, но есть мысль пойти с жалобой в министерство морской и наземной кадровой идеологи. Матросы, эти невежи не снимают головных уборов даже перед статистами, да-да, я сам видел! Это беда, это начало конца, как вы думаете? Каждому почет и уважение согласно занимаемой должности, согласно полезности — так было раньше и был порядок! Вот я — старший синоптик. Да без меня через день кораблю хана! Вот, скажем, я не вычислил влагу, и паруса на ночь не меняют. Проходите, проходите. Не меняют, синоптика нет, все! Паруса высохли, между нитями зазоры, натяжения нет, теряем ветер, теряем скорость. Скажем, два узла в час. А у кого сейчас есть лишних два узла месье Константин? Хорошо, а если паруса разбухли, понятно от влаги. Это что значит? Это значит рваные паруса, скользкий ветер, опят минус натяжение при слабом продуве, а это уже не два а три потерянных узла. В теории разновлаговые паруса могут перевернуть корабль. И погибнут люди, месье Константин. Поэтому мы меняем паруса каждые два три часа. Реагируем на малейшее колебание плотности, температуры, ну и… вы знаете. Вот так. А они забыли, кто тянет этот воз, и вот результат, мы горим!
— Не вижу взаимосвязи, — возразил Константин. — Ну, взаимосвязи с пожаром, пояснил он.
— Согласен, может здесь ее нет, но принцип! А статисты! Не будет статистов — три дня и все: хаос, паника, бунт, ну понятно месье Константин. — Погибнут люди. Один матрос вчера заявил: "Узловики нам не нужны, мы и сами морские узлы вяжем!" — как вам такое?!
— Ну как вам сказать, — неуверенно начал Константин. — Некоторые считают, что существующее кастовое деление надуманное, ложное. Сами знаете сколько споров. В полезности статистов, признаться, сомневаюсь даже я. Тем более, в таком их количестве… Обслуживающий персонал надо сокращать. Ну зачем нам восемь парусных штопальщиков? Думаю хватит и…
— О, это камень в мой огород, — шутя обиделся Натан. — Эти люди в моем подчинении, и кому как ни мне судить о их полезности. Это титаны, ломовые лошади торгового флота; они как никто заслужили хлеб который едет, а вот механики, извините… Никогда не слышал как работает двигатель, и признаться, надеюсь, шум винтов не осквернит моих ушей.
— Говорят, этот механизм может добавить пару узлов.
— Кто говорит? Вот! — Натан лизнул и поднял над собой указательный палец. — Влага, плотность, вихревая концентрация. Видите, вот это дает узлы. Поэтому — оно все плывет. Не кусок ржавой железяки, а… кстати знаете как определять вязкость? Проветриваем колбу, бросаем поплавок и замеряем время. При хорошей вязкости упадет за 2 секунды.
— А правда, что все ваши лаборанты водолеи?
— Да, это правда. Это обязательное условие. Могу объяснить почему.
— Не надо.
Подошли к двери главного корректировочного зала, здесь всегда шумно — "старшие" — элита, мозг и душа корабля (как они называют себя) проводят тут почти все свободное время; синоптик хотел постучать, уже занес кисть, но Константин остановил, слегка придержав за локоть.
— Я вот что хотел вам сказать…
Пока шли по коридору, Константин все размышлял о том что произошло, и чего еще ожидать, и как относиться к неумному, неоткровенному синоптику, человеку что рискнул на бунт и теперь так неумело прячет волнение, путается, придумывает противоречивые подробности и самое обидное, кажется, думает, что уже всех перехитрил, что все забыто, и сейчас они прослезившись обнимутся и давай рассказывать друг другу анекдоты про хитрого юнгу и строптивых монашек.
До Тиру мы конечно не дотянем, и он это знает не хуже меня. Только, если ты такой умный, чего же не остался в Сибрее, а-то ведь сам агитировал и команду помогал набирать; лекции какие-то заумные: чинопочитание, польза инновационного консерватизма, глубокая специализация как основа, и все такое. Остался — не такая ты уж и догада. А я и до Сибрея понимал — шансов нет, но мне то куда; я совладелец — "кампания" знает как застраховать груз.
— Я хочу чтоб вы хорошенько подумали, — сказал Константин. — Чтобы вы осознали: назад пути нет. Выкиньте это из головы.
— Не понимаю.
— До Тиру четыре недели ходу.
— Пять, — поправил Натан.
— Хорошо. До Берей — пол месяца.
— Полторы недели.
— Две! Две недели! — раздраженно сказал картограф.
— Да месье Константин, я забыл про течение. Конечно, вы правы. Но зачем нам Береи, там же нет ни отмели ни бухты, только скалы, там корабль погибнет… Нельзя нам туда Месье Константин… Теперь никак… только вперед.
— М-да… Увы так считают не все. Неделю-полторы обстановка будет нервозной, возможен бунт… А потом, когда Тиру станет ближе Берей, все успокоятся и мы благополучно до него доберемся. Большую часть груза, конечно успеем снести на берег, в этом нет сомнений, но корабль придется затопить; главное корпус спасти. Потом ремонт, и снова в строй. Такие вот прогнозы. Но, сегодняшнее происшествие требует прояснения некоторых моментов, касаемых поведения подчиненного и руководящего составов… Одним словом… Одни словом если вы не прекратите подбивать команду к бунту, я вас повешу.
Синоптик вздрогнул, вмиг побледнел, выражение непонимания на лице, сменилось страхом.
— К какому бунту?
— Думаю, мы друг друга поняли.
— О чем вы?
— Сегодня у вас не получилось, и свидетеля, так понимаю единственного, вы застрелили. Жаль. Повторится такое — не сплошаю. Собой от пули заслоню; я его дурака беречь буду, мармеладом кормить, и в одеялко кутать. А как вернемся, за ручку, к судье на исповедь; и бухнется он в ножки полный раскаяния и жажды справедливости. — Не одному ж ему гильотину тупить.
