Как он начал великана вражьего по головке булавой той поглаживать, вдоль да поперек, а потом - все сверху да с размаху, так и вколотил ему голову железную прямо в плечи, да так, что и головы той видно не стало!
Тут набросилась на Илью рать несметная, злая да дикая. И как бил Илья тех ворогов, как рубил да крушил...
Впрочем, дело обычное, уж не раз так бывало, да и рать поменьше была тех, что в молодости Илья в одиночку побивал. Но потрудиться ему все равно пришлось!
И вот не осталось на том месте больше живых ворогов, все лежали битые убитые. А Илья подъехал к старому богу, да отвязал его от дерева заветного.
- Ай спасибо, Илья, спас старика, да весь белый свет выручил! - сказал Перун, - так сделай еще доброе дело - изладь мне колесницу, что б мог я на ней дальше ехать. Уж людишки, небось, по свету, по солнышку соскучились, ждут - не дождутся дня ясного!
Подошел Илья к лошадям, колесницу перевернул, на колеса поставил, по ободам постучал, да посмотрел, как те колеса вертятся, не скрипят ли... К Перуну повернулся, жестом в колесницу огненную пригласил, мол - все нормальненько!
Старый бог сделал шаг, да закряхтел, согнулся, за поясницу схватился. Потом еще шажок вперед, вздохнул, еще шагнул да головой покачал.
- Ох и стар я, Илюшенька, - запричитал старый бог, - да привязывали меня злые злыдни к деревцу холодному да поясницей старческой. Ой схватило меня, скрутило, я и шага-то сделать не могу, и ручки-то поднять больно прострелило так! Надо мне лежать теперь три дня и три ночи спокойненько, недвижименько!
- А как же колесница? - удивился богатырь, - что ж теперь, всем без света сидеть?
- Слушай, стар-молод богатырь, полезай-ка ты в колесницу, я тебе Слово заветное скажу, что б чудо-кони твоих поводьев слушались, да тебе не перечили. Наклони ко мне головушку твою седую, годами умудреную!
Наклонил Илья голову, а Перун шепнул ему слова заветные. А потом еще долго рассказывал, что да как делать надобно, что можно, а что нельзя, да откуда и куда...
Отпустил Илья своего коня травушки пощипать, а сам - в колесницу полез. Затревожились кони златоогненные, заволновались, задергались, да молвил Муромец им Слово заветное, и стали те кони спокойны и послушны. Натянул Илья поводья, да в небо взлетел. И стал снова свет на всем свете...
Трудился Илья аккуратно, все три дня и три ночи по небу на колеснице раскатывал, да никуда с колеи, другими богами проделанной, не сворачивал. Да и глубока была та колея - захочешь, да не свернешь!
Вот прошли те три дня и три ночи, опустилась колесница вновь на ту поляну посреди леса бескрайнего. И ждал Илью там седой старик, грозный бог, Перуном именуемый.
- Как здоровье твое, великий Перун? - спросил Илья, - Я проездил три дня, как и надо было, а теперь пришел, чтобы ты свое место занял...
- А здоровье мое - ничего, - отвечал Перун, - уж и не болит давно поясница, и сил во мне достаточно.
- Так иди же сюда, я поводья тебе передам...
- Нет, лучше ты сюда ко мне спустись, - говорит Перун.
Хотел Илья на землю-матушку с колесницы огненный спрыгнуть, да не может. Попробовал с другого бока - да тоже самое. Держит его что-то в колеснице, не пускает... И так, и сяк пробовал Муромец, да все напрасно никак ему с той колесницы не спуститься.
- Вот и я так однажды попался! - улыбнулся Перун, - Давно это было, был я бог могуч да весел, и забот да хлопот не знал... А попав в колесницу эту, так навек к работе-заботе небесной и приставлен был. Да какой на век - ой и много веков отработал я... И доселе мне там сидеть было бы, коль преемника себе б я не нашел!
- Так ты меня что, за место себя поставить захотел?
- Уж не токмо захотел, но и поставил! - отвечал Перун, - ты три дня колесницей управлял, как завещено было, и теперь - не пустит тебя колесница от себя, пока не проездишь ты на ней еще десять веков с половиною, а потом - сможешь и замену себе поискать. Но пока не найдешь, да не проездит твоя замена три дня за поводьями - не будет тебе свободы от заботы небесной!
- Так ты меня... обманом заманил?
- Ну, не всю правду сказал...
- Ты... бог великий, и - обманом? - удивился Илья.
- А что делать?
- Но как же...
- Не только ты, Илья, стар да мудр, - сказал Перун, - я и постарше тебя, и поумнее!
- Похитрее! - возразил Илья, - Что б обмануть, не ум нужен, а хитрость да коварство...
- Вот тут ты не прав, - сказал Перун, - ты послушай сам, как рассуждал я... Вот стар богатырь Илья, чем его соблазнишь? Красной девицей? Не клюнешь, да и подвиги мне твои известны, как поляницу надвое разорвал... Было ведь?
- Было... - вздохнул Илья.
на ехала роздольицем чистым полем,
Насмотрела-то она да бел шатер
Подъезжала-то она да ко белу шатру,
Она била-то рогатиной звериною
А во этот-то во славный бел шатер,
Улетел-то шатер белый с Ильи Муромца.
Его добрый конь да богатырский
А он ржет-то конь да и во всю голову,
Бьет ногамы в матушку в сыру землю; Илья Муромец он спит там, не пробудится
От того от крепка сна от богатырского.
Эта поляничища удалая
?на бьет его рогатиной звериною,
Ена бьет его да по белой груди,
Еще спит Илья да и не пробудится
А от крепка сна от богатырского,
Погодился у Ильи да крест на вороти,
Крест на вороти да полтора пуда:
Пробудился он звону от крестового.
А и он скинул-то свои да ясны очушки.
Как над верхом-тым стоит ведь поляничища удалая,
На добром кони на богатырскоем,
Бьет рогатиной звериной по белой груди.
Тут скочил-то как Илья он на резвы ноги,
А схватил как поляницу за желты кудри,
Д а спустил ен поляницу на сыру земля,
Да ступил ен поляницы на праву ногу,
Да он дернул поляницу за леву ногу
А он надвое да ю порозорвал,
А и рубил он поляницу по мелким кускам.
Да садился-то Илья да на добра коня,
Да он рыл-то ты кусочки по чисту полю,
Д а он перву половинку-то кормил серым волкам,
А другую половину черным воронам.
А и тут поляници ей славу поют,
Славу поют век по веку.
- Ну, златом да серебром тебя, настоящего богатыря святорусского и подавно не соблазнить... - продолжал Перун, - было, что и от силы великой ты отказывался, и от коня богатырского...
Говорит Святогор да таковы слова:
Ах ты, меньший брат да Илья Муромец,
Видно тут мни. богатырю, кончинушка,
Ты схорони меня да во сыру землю,
Ты бери-тко моего коня да богатырского,
Наклонись-ко ты ко гробу ко дубовому,
Я здохну тиби да в личко белое,
У тя силушки да поприбавится.
Говорит Илья да таковы слова:
У меня головушка есь с проседью,
Мни твоей-то силушки не надобно,
А мне своей-то силушки достатоцьно; Если силушки у меня да прибавится,
