5.
Причин, заставивших меня отправиться к Центральному Рынку, было две. Во-первых - Моя Девушка. Она жила на Юго-Западной окраине города, то есть, за Рынком. А во-вторых - я испытывал какое-то смутное чувство вины перед отцом. Не знаю, почему. Когда я подошел к Рынку, там уже собралось множество любопытных, в основном - детей и подростков. Они стояли у пограничных столбов, пересекавших с запада на восток базарную площадь, облепили росшие у входа деревья, балконы близлежащих домов. За столбами шла война. Там убивали, жгли, насиловали женщин. Все шло, как положено на войне. Я, впрочем, ничего такого не видел. Отец рассказывал о прежних войнах, так что я прекрасно представлял себе все это, убедиться же в истине этих рассказов воочию особого желания не было. Я просто ждал, когда все закончится. Ждать мне пришлось часа полтора. Любопытные разошлись. Я миновал пограничные столбы и осторожно пошел по Рынку. Среди тлеющих развалин валялись убитые. Я старался подальше обходить их. Посередине рынка, за длинным пустым прилавком сидел, подперев голову, продавец помидоров. Помидоры лежали аккуратной горкой рядом с весами. Я подошел, чтобы спросить, кто победил, но понял, что он тоже мертв. Из ближайшего бара донеслось нестройное пение. Бар находился возле боковых ворот, которые во время войны запирались. Я вошел внутрь. Пели пьяные солдаты. Голые по пояс, они сидели за длинным узким столом, залитым пивом. Оружие и грязная одежда были грудой свалены в угол, подле незажженного камина. Стол загромождали кружки, тарелки с рыбой, бутылки. Я подошел к бармену, равнодушно взиравшему из-за высокой стойки на веселившихся, и спросил: - Кто победил? - А что, опять война? - спросил он, в свою очередь. - Да, с самого утра, по-моему. - То-то, я смотрю, за целый день - ни одного клиента. - Так ты не знаешь? Бармен флегматично пожал плечами. - Может быть, эти, - он показал на солдат. - А может быть, те, - он указал пальцем в угол, за моей спиной. Я оглянулся. Там, за угловым столиком, веселилась еще одна группа. - А может быть, никто не победил, - сказал бармен. - И даже скорее всего никто. Просто скоро стемнеет. Перенесли на завтра. Если, конечно, не перепьются. Я посмотрел на солдат. Один из них поднялся на ноги и, надсаживаясь, заорал: - А ну-ка, выпьем за здоровье Филиппа, потому как... - он не договорил почему - пошатнулся и рухнул на табурет. Солдаты одобрительно заржали,дружно выпили за Филиппа - без пояснений. - Кто такой Филипп? - спросил я. - Филипп? - бармен зевнул. - Царь, что ли? Или президент? Кто его знает. - Он с Центрального Рынка? - Какая разница? - бармен задумчиво поскреб щетинистый подбородок. - Выпей за его здоровье и считай, что он умер, - он поставил на стойку полную кружку и пододвинул ее ко мне. - Я не пью, - сказал я. Он взял кружку, немного подумал и осушил ее сам. Тут я понял, что бармен пьян мертвецки. Видимо, в отсутствие клиентов, он весь день обслуживал сам себя. Поставив пустую кружку, он сосредоточенно посмотрел на меня и спросил: - А если ты не пьешь, так что ты здесь делаешь? - Ничего. Бармен с сожалением перевернул пустую кружку вверх дном. - Ты лучше проваливай, - посоветовал он. - А то мне не понравится, я и убить могу. Без всякой войны. Очень просто, - он ткнул кружкой в сторону двери. Я и сам не собирался больше оставаться в баре, мне была неприятна густая винная сырость. Выбравшись на улицу, я поспешил к дому Моей Девушки. После бара дышать на улице было много легче. Кто такой царь Филипп? Среди наших я такого не помнил. Впрочем, это ровным счетом ни о чем не говорило, потому что царей, королей и прочих президентов было великое множество: Леонид, Генрих, Иван, два Франциска (правда, с разными отчествами), Людовик восемнадцатый. За Центральным Рынком - в Залесье и далее - их, по-моему, было не меньше. То, что бармен не знал царя Филиппа - или не царя - тоже ничего не значило. Я, например, о Генрихе узнал только позавчера. Кроме царей, королей и прочих были еще архиэкстрасенсы, двое. Раньше было трое, и столько же антиэкстрасенсов, но третьего сожгли, как еретика, а антиэкстрасенсов назначили евреями и тоже сожгли. Или повесили, точно не помню. Все они имели небольшие дворы, гвардии, армии, все они плели интриги, вели войны. Архиэкстрасенсы жгли еретиков, и это вызывало интерес, особенно по праздникам. Впрочем, за последнее время костры многим наскучили, поскольку жгли не только еретиков и не только архиэкстрасенсы.
6.
Когда я добрался до старого двухэтажного дома, в котором жила Моя Девушка с дядей, уже стемнело. Здесь, на окраине, дышалось легко, почти так же, как у нас, в Диком районе. Окна второго этажа были ярко освещены, из дома доносились громкие голоса и веселая музыка. Я вошел во двор, поднялся на высокое крыльцо и собрался было постучать, но что-то удержало меня. Может быть, голоса в доме зазвучали резче, может быть, музыка заиграла громче, но мне почему-то расхотелось встречаться с родственниками Моей Девушки. Не скажу, что они плохо относились ко мне. Ее дядя однажды подарил мне кинжал с костяной рукояткой и кожаными ножнами. Правда, я никогда не носил его и сейчас даже не помнил, куда его забросил. Стараясь не шуметь, я сбежал с крыльца, обогнул дом и остановился под окном спальни Моей Девушки. Шторы на окне были плотно задернуты, оставляя лишь узенькую полоску света, пробивавшегося изнутри. Я трижды свистнул. Ответа не последовало, шторы остались неподвижными. Я снова засвистел. Громко хлопнула входная дверь. Из-за угла дома вышел человек. Он остановился в нескольких шагах от меня.Свет упал на его лицо. Я узнал дядю Моей Девушки. - Ну? - процедил он. - Чего свистишь? Что тебе здесь надо? - Ничего, - я отступил на шаг. - Я хотел навестить Мою Девушку. - Мою Девушку... - протянул дядя. - Мою Девушку. Его Девушку. Их Девушку. И так далее. Но зададим себе вопрос, а не одно и то же лицо подразумевается под этими именами? - Одно, - я отступил еще на шаг. - И что же это за лицо? - Моя Девушка. - Твоя Девушка? - его губы растянулись в улыбку. - Но твоя девушка может быть только в твоем доме. Значит, это твой дом? - Нет, это не мой дом, - ответил я. - Это твой дом. - Верно, - он согласно кивнул головой. - Это мой дом. И, следовательно, твоей девушки здесь быть не может. Здесь есть только моя сестра и моя племянница. Говоря так, он медленно приближался ко мне. Я так же медленно отступал. Он остановился и спросил: - Не означает ли все это, что ты пришел к одной из них? Если так, то я должен тебя убить, потому что это моя сестра и моя племянница. Надеюсь, ты понимаешь ? Я промолчал. Он некоторое время выжидательно смотрел на меня, потом сказал: - Ты должен ответить. Если прав я, то я должен убить тебя. Если же я неправ, то наоборот. Я попытался отступить к калитке. Заметив мое движение, он тут же, в несколько шагов, перекрыл мне путь. Теперь за моей спиной оказалась стена дома, а передо мной - он. - Отвечай! - Я не знаю, - сказал я. - Я не могу ответить. Война окончена. Он задумчиво посмотрел на меня и положил руку на рукоять кинжала, болтавшегося у широкого пояса. Я подумал, что кинжал был точь-в-точь такой же, как тот, который он мне подарил. Во рту пересохло. Единственным желанием было желание поскорее убраться отсюда. Но бежать я не мог и повторил, с трудом ворочая сухим шершавым языком: - Война окончена. - Окончена... - повторил он. - Собственно, это еще не факт, а даже если и факт, то он не может иметь решающего значения. Поскольку солнце зашло, постольку война окончилась. Поскольку завтра солнце неизбежно взойдет, постольку война столь же неизбежно возобновится. В то же время ты говоришь об этом. Следовательно, для тебя это имеет определенное значение. Из чего я делаю вывод: ты там был. - Да, был, - я не успел сказать, что был не на самой войне- среди зрителей. Одним прыжком дядя Моей Девушки оказался совсем рядом. Могучая лапа сдавила мне горло, лицо с вытаращенными глазами склонилось надо мной, его черты чудовищно исказились. - Но это же непорядок, - сказал он. - С войны не следует возвращаться, потому что это война. Тебя должны были убить, но почему-то не убили. Я не могу с этим согласиться. Так же, как и с тем, что здесь живет т в о я девушка. Красные круги поплыли перед глазами. Еще миг - и он придушил бы меня. Когда все уже, казалось, было кончено, снова хлопнула дверь, и женский голос позвал его. Он легко отшвырнул меня в сторону и скрылся за углом. Невнятные голоса, скрип дверных петель - и все стихло. Кое-как поднявшись на ноги, я прислонился к забору и закрыл глаза, пытаясь отдышаться. Болела шея, кровь стучала в висках. Только сейчас, когда он ушел, мне по-настоящему стало страшно. Я не боялся его возвращения. Скорее всего, он уже забыл о моем существовании. Я не боялся того, что нахожусь на Залесской. Война возобновится только завтра,и никто не знает, кто и с какой стороны будет в ней участвовать. Просто мне неожиданно вспомнился недавний и очень странный сон. Мне снился какой-то город, совершенно непохожий на наш. В нем были очень ровные и широкие улицы, высокие дома, и окна в них были тоже очень высокими и очень широкими, так что сами дома казались много легче наших, хотя и значительно больше. Людей, жителей этого города, я тоже видел, и они тоже совсем не походили на нас. Может быть, потому, что разговаривали друг с другом, словно не существовало никаких законов, запрещающих это. Разговаривали и при этом улыбались друг другу. А мне - нет. Меня они не видели, проходили словно мимо пустого места. Меня пугал не столько сам сон, сколько то, что он так не походил на нашу жизнь. Что-то невидимое сдавило мне грудь, едва я вспомнил сон. До боли, до судороги. Во время сна мне тоже все время не хватало воздуха. Я не мог больше стоять и бессильно сполз по забору в высокую влажную траву. Не знаю, сколько времени я просидел скорчившись и закрыв глаза. Возможно, я потерял сознание. Во всяком случае, когда способность думать и чувствовать вновь вернулась ко мне, в доме было темно и тихо.
