Убедившись, что на этаже никого не осталось, Геннадий встал на ковер и потянулся к плафону. Ковер тут же напружинился и легко поднял его вверх. Перестав тянуться, Геннадий уложил ковер на место. Мысленно делая скользящие движения, он заставил весь ковер елозить по полу туда-сюда. Небольшой тренировки оказалось достаточно, чтобы заставить ковер висеть в воздухе в полуметре от пола и пройтись по нему, ощущая под ногами упругую податливость ткани.
Удовлетворившись этим, Геннадий превратил ковер-самолет обратно в служебную ковровую дорожку и пошел домой.
Итак, кольцо могло сделать ковер-самолет из любого коврика. Все дело было в том, как этим "самолетом" управлять?
Геннадию стало не по себе. Кольцо нельзя было сдать в стол находок или просто носить на руке. Его нужно было показать кому следует.
Геннадий вздохнул — конечно же, надо обратиться в Академию наук. Тут же он невольно улыбнулся: представил себе, как там удивятся, когда явится посетитель и скромно сообщит, что может творить чудеса.
Он нежно коснулся кольца, словно собираясь повернуть его на мизинце. Не хотелось ему отдавать кольцо в чужие руки. Ох, как не хотелось! Надо прежде уточнить его возможности, выяснить, почему оно "волшебное"...
Надо, конечно, отдать, но чуть погодя. Чуть-чуть, совсем немножко. А пока попользоваться и исследовать. А потом можно и отдать.
Геннадий быстро уговорил себя повременить с Академией наук и повеселел.
Прошло два месяца. Отошла в прошлое и забылась радость первого обладания кольцом. Появилась и быстро исчезла жажда накопительства. Теперь Геннадий творил любую вещь, когда в ней появлялась нужда, и отправлял ее назад, в небытие, когда необходимость в ней пропадала.
У него возникло желание благодетельствовать. Не от страсти к изъявлениям благодарности, а от щедрости. Он быстро стал популярен, как человек, который может достать любой "дефицит".
Чтобы не привлекать к себе внимания, он выполнял не все заказы. Кроме того, за них приходилось брать деньги — не рассказывать же про кольцо? Брать деньги было неприятно. Это было как воровство, и он научился отказывать — возвращал деньги, говоря: "Не достал..." и разводя виновато руками. Эти отказы, против ожидания, только укрепляли его славу незаменимого человека.
Но все же обладание кольцом не принесло Геннадию полного счастья. Непонятное у него было настроение в последнее время. Беспокойное. Не кольцо была тому причиной, и не Академия наук. Не мучила Геннадия совесть — ведь кольцо он оставил у себя ненадолго. Во временное пользование. Он даже сроки себе установил, даже письмо в Академию наук сочинять начал.
Так что с кольцом все было в порядке. И потому неожиданным оказалось для Геннадия открытие причины его томления. Причиной этой оказалась Рита.
Та самая Рита, в одной комнате с которой он работал вот уже пять лет. Та самая Рита, над страхом которой перед ранним появлением шефа он вместе со всеми смеялся каждое утро.
Словно прозрев, Геннадий разглядел длинную шею Риты с завитками-курчавинками волос на затылке. Он открыл в ней детскую привычку сдувать бисеринки пота с пушка на верхней губе, оттопырив при этом маленькую и яркую нижнюю губу. Он с волнением вслушивался в ее низкий голос. Геннадия кидало в жар, когда он слышал приглушенный, затаенно-счастливый и словно обещающий смех Риты.
Он видел и слышал все это и прежде, но тогда его это не задевало. Кто знает, почему? Может быть, он подсознательно боялся перейти за грань дружеских отношений, чтобы не получить отказ? Может быть, способность творить чудеса сделала его уверенным в себе и открыла его для чувства? Кто знает... Геннадий над этим не задумывался. Он просто искал взглядом ее длинноногую — она упорно не признавала макси-юбок — фигурку. Искал, и торопливо отворачивался, чтобы Рита не заметила его взгляда.
Геннадий сообразил приказать кольцу, чтобы оно выполняло желания сразу, без вращения на пальце. Это было удобно. Теперь он мог оказывать Рите мелкие знаки внимания, не опасаясь выдать себя.
А выдать себя он побаивался. Ему приходилось все время следить за собой, ведь он уже привык к услугам кольца. Он пользовался им так же, как пользуются одеждой, обувью, обычной домашней техникой.
Не хотелось ему привлекать к себе внимания раньше времени, ведь тогда пришлось бы отвечать на множество вопросов.
Геннадий не забыл своего решения отдать кольцо в Академию наук. Чтобы оправдать его задержку, он пытался сам разобраться, что же это такое. Несколько раз он оставался вечером в институте. Он рассматривал кольцо под микроскопом, просвечивал его на рентгеновской установке. Он пытался разобрать его — все было напрасно.
Однажды вечером Геннадий спросил у кольца:
— Откуда ты взялось? Он не рассчитывал на ответ, но кольцо вдруг слабо засветилось. Из камешка вырвался неяркий розоватый лучик. Он пометался по комнате, словно разыскивая что-то, и уперся в пол. Маленьким световым зайчиком подбежал лучик по полу к двери, задержался там на секунду и скачком вернулся под ноги Геннадию — вернулся, чтобы снова поползти к выходу.
Это слишком явно походило на приглашение, и Геннадий пошел за пляшущим перед ним светлым пятном. Он шел, а лучик дрожал чуть впереди, как дрожит под ногами свет фонарика.
Они отошли недалеко — он и лучик. Когда луч остановился, Геннадий с разочарованием огляделся. Он стоял на том самом месте, где нашел кольцо. Было так же поздно, но фонарь был уже исправлен, светил ровно и не щелкал. Той чуть таинственной атмосферы, создаваемой мигающим полумраком, сегодня не было. Геннадий постоял еще немного. Кольцо больше не светилось. Оно добросовестно показало, откуда взялось, и Геннадий почувствовал облегчение от очередной своей неудачи раскрыть тайну кольца. Он пошел домой, смутно ощущая, что знает о кольце достаточно, знает, откуда оно взялось и что собой представляет. Ему не хотелось додумывать эти мысли до конца, и он отбросил их, начав думать о Рите. Это было приятно. Приятно было знать, что завтра утром он ее снова увидит, и Геннадий совсем забыл о кольце.
Время шло. Кончилось лето и началась теплая спокойная осень. Время неутомимо двигало стрелки часов — всех часов, какие есть на свете. Оно текло сквозь все предметы, всюду оставляя свои следы. Геннадий физически ощущал его течение, что-то в нем сопротивлялось ходу времени, крича — нет! Еще рано! Но он бессилен был остановить движение времени, и в нем нарастало беспокойство. Надо было решать, что делать дальше. Нельзя было бесконечно откладывать с кольцом, нельзя было — он чувствовал, что нельзя, — не выяснить отношений с Ритой.
