Когда мы решились уходить, стало уже темно. Мы ослабели от холода и усталости. Пройдя с милю или две, мы упали и всю ночь пролежали на открытом месте, без всякой надежды скрыться, если вернутся треножники. Но они не вернулись, и рассвет показал нам пустую долину, обрамленную молчаливыми холмами.
Следующие дни были тяжелыми. Особенно для меня, потому что рука у меня воспалилась. В конце концов Бинпол вскрыл рану, и на этот раз, боюсь, я оказался менее терпелив и кричал от боли. Бинпол приложил к ране найденные им травы и перевязал обрывком рубахи. А Генри сказал, что это ужасная, должно быть, боль: он кричал бы еще сильнее. Я обрадовался его доброму отношению больше, чем ожидал.
Мы отыскали коренья и ягоды, но все время оставались голодны и дрожали в нашей тонкой одежде, особенно по ночам. Погода изменилась. Небо было затянуто облаками, с юга подул холодный ветер. Мы достигли плоскогорий, откуда надеялись увидеть Белые горы, но не увидели – только пустой серый горизонт. Иногда мне казалось, то, что мы видели раньше, – это мираж, а не реальность.
Потом мы спустились в долину и увидели полоску воды, такую обширную, что конца ее не было видно, – Большое озеро карты. Земля была богатой и плодородной. Мы находили все больше и больше пищи, а с удовлетворением голода поднималось и настроение. Травы Бинпола подействовали: рука постепенно заживала.
Однажды утром, отлично выспавшись на сеновале, мы обнаружили, что небо снова голубое, а все предметы видны отчетливо и ясно. Равнина на юге оканчивалась холмами, а за ними, величественные и такие близкие, что, казалось, можно коснуться их рукой, возвышались снежные вершины Белых гор.
Конечно, они были не так близко, как казалось. Оставалось еще немало миль по равнине, а затем по холмам. Но мы могли видеть их и шли в хорошем настроении. Мы шли уже с час, и мы с Генри подшучивали над гигантским паровым котлом Бинпола, когда он остановил нас. Я подумал, что наши шутки рассердили его, но затем ощутил, как под нами дрожит земля. Они приближались с северо-востока, слева и сзади от нас – два треножника, – двигаясь быстро и направляясь прямо на нас. Я отчаянно огляделся, но заранее знал, что увижу. Местность была плоской, без деревьев и скал, без изгородей и канав, а ближайшая ферма находилась в полумиле от нас.
– Побежим? – предложил Генри.
– Куда? – спросил Бинпол. – Не убежать. – И если уж он решил, что положение безнадежно, значит, оно действительно таково.
Через одну-две минуты они нас настигнут. Я перевел взгляд от них на белые вершины. Уйти так далеко, так много вынести, увидеть цель – и все напрасно.
Земля дрожала все сильнее. Они уже в ста ярдах, в пятидесяти… Они шли рядом, и щупальца их странно извивались, описывая в воздухе причудливые траектории. А между и над ними что-то двигалось, что-то золотое подбрасывалось в ясное небо.
Они были рядом. Я ждал, что вот-вот опустится щупальце и схватит меня, и ощущал не страх, а бессильный гнев. Огромная нога опустилась в нескольких ярдах от нас. И вот они прошли мимо, уходят…
Бинпол удивленно сказал:
– Они нас не видели. Слишком заняты друг другом? Брачный обряд? Но ведь они машины. Что же тогда? Я бы хотел знать ответ на эту загадку.
Он, как всегда, приветствовал и загадку, и ответ на нее. А я чувствовал лишь слабость облегчения.
Долгое, трудное и опасное путешествие – сказал мне Озимандиас. Так оно и оказалось. А в конце ждала трудная жизнь. Он был прав и в этом. У нас не было никакой роскоши, да мы ее и не хотели: тела наши и ум были устремлены к решению главной задачи.
Но тут были свои чудеса, из которых величайшим был наш дом. Мы не просто жили в Белых горах, мы жили в одной из гор. Древние построили здесь шмен-фе, высекли в сплошной скале тоннель. Зачем они сделали это, для какой цели, мы не знали; но этот тоннель стал нашей крепостью. Даже когда мы пришли летом, у входа в главный тоннель лежал снег. Но внутри горы было не так холодно, нас защищали толстые скальные стены.
У нас были наблюдательные пункты, откуда можно было видеть склоны. Иногда я приходил на один из таких пунктов и смотрел на зеленую солнечную долину далеко внизу. Там были деревни, крошечные поля, дороги, булавочные головки – скот. Жизнь казалась там теплой и легкой сравнительно с суровостью скал и льда, которые нас окружали. Я же не завидовал этой легкости.
Потому что неправда, будто у нас нет роскоши. Есть: свобода и надежда. Мы живем с людьми, чьи умы принадлежат им самим, кто не признал господства треножников и кто, терпеливо вынеся многие лишения, готов был к войне с врагом.
Наши предводители создали совет, а мы были новичками и к тому же мальчишками – мы не знали, каковы планы и каково наше участие в них. Но мы знали, что будем участвовать, это несомненно. И еще одно несомненно: в конце мы уничтожим все треножники, и свободные люди будут наслаждаться добротой земли.
Бинпол – жердь, столб.
