Эти долгие проповеди были ужаснее всего. К тому же нам было досадно, что нас не принимали всерьез и только нудно наставляли.
Каждый вечер мимо нашего дома проходила какая-то девушка. Я еще был настолько мал, что никак не мог сообразить, сколько ей лет. Я всегда с нетерпением ожидал ее появления. Она мне очень нравилась. А так как старшие ребята рассказывали всякую всячину про любовь и гордились тем, что они даже уже влюблены, то и я про себя решил, что люблю эту незнакомую девушку.
Я избегал попадаться ей на глаза. Когда подходило, время ее появления, я прятался, за красный полуразвалившийся забор и смотрел на,нее в щель.
Впоследствии, став взрослым, я всегда, вспоминал эту девушку, когда речь заходила о первой любви. Мне казалось, что она и была моей первой любовью.
Однажды, когда при очередном набеге, спасаясь от кары садовника, мы улепетывали во всю прыть вниз по улице, я споткнулся и упал на пыльную мостовую улицы Нариманова.
Утром, я обнаружил под глазами синяки.
А к вечеру вдруг решил больше .не прятаться от девушки и по-рыцарски объясниться в и в любви... Мне казалось, что синяки под глазами придавали, мне мужественный вид, точно так же, как шрам, рассекавший лицо того молодого моряка, из истрепанного приключенческого романа.
Девушка была в шелковом платье с ватными подушечками на плечах. В руках у нее сумочка. Она и не заметила меня. Только скользнула холодным взглядом по синякам под глазами.
Доведись мне сейчас увидеть ту девушку, не узнаю ее.
Но .это ничуть не смущает. Потому что и первая моя любовь была,чем-то вроде тех зеленых абрикосов, которые мы упорно рвали в чужих садах, но есть не могли и выбрасывали в арык, текущий к Гетару.
Луиза вышла, из лаборатории. Рубен поднялся и тоже направился к двери.
Я сорвался с места, боясь, остаться наедине с Седой...
Но Рубен подошел к умывальнику у двери и стал медленно и лениво мыть руки.
Седа, опустив голову, молча работала.
Я принялся бесцельно перелистывать журналы. Рубен тщательно вытер руки и толкнул дверь лаборатории.
- Рубен!
Он остановился, недовольно взглянув на меня.
- Можно тебя на минутку?
Рубен подошел.
- Когда намерен представить отчет?
- Отчет готов! - Он вынул из своего ящика несколько листков, отпечатанных на машинке.- Пожалуйста... Могу идти?
- Подожди,- сказал я.- Здесь, мде кажется, ошибка.
- Я все проверил, и не раз,- ответил Рубен.
Хоть бы вернулась Луиза, и я бы прекратил этот дурацкий разговор.
Но она не возвращалась.
- Здесь ошибка,- настаивал я.
- Нет никакой ошибки.
- При такой температуре процесс не может продолжаться.
- А если, он продолжался?..- коварно спросил Рубен.
- Черт возьми... Если продолжался, значит, нужно поздравить шефа.
- Да? Вот я и иду поздравить шефа.
- Пожалуйста, будь посерьезней. Я, кажется, тебя предупреждал?
- Я абсолютно серьезен,- сказал Рубен.
- Повторить опыт! - приказным тоном потребовал я. - Где Луиза? Седа, сейчас же повторите опыт.
И, растерявшись, я замолчал.
Седа подняла голову. Ее взгляд только скользнул по моему лицу.
- Повторите опыт. Когда температура дойдет до этой точки,- я указал на точку резкого преломления кривой на одной из страниц данного мне Рубеном отчета,- сообщите мне. Я иду к Айказяну.
В два часа семнадцать минут, хлопнув дверью, в кабинет влетела Луиза.
- Идите, уже, время!
Шеф взволнованно взглянул на меня и помчался в лабораторию. Потом, вернувшись из коридора, спросил:
- А ты не идешь, Левой?
- Нет,- ответил я.- Хочу решить и эту задачу.
Я услышал удаляющиеся шаги Луизы и Айказяна.
Карандаш притупился. Я стал терпеливо оттачивать его в ожидании Айказяна.
Без шефа я никак не мог сосредоточиться Мысли уносили меня далеко-далеко. Вспомнил Седу, и невольно возникла какая-то параллель между нею и той девушкой из моего детства, появлявшейся к вечеру на кривой улочке Нариманова.
Когда я вдруг дредставлял, что мог бы так в течение всей жизни и не встретиться с Седой, мне делалось жалко себя и я ощущал ужасную беспомощность.
...В этот день мы с Айказяном засиделись в кабинете допоздна. Шеф был доволен результатами опыта, а я тем, что так и не остался наедине с Седой.
Мне стало невыносимо .тоскливо дома, и я решил пойти в лабораторию. Шел не спеша, не беспокоясь, что опоздаю и старик смерит меня недовольным взглядом из-под очков...
Свернул к институту и приподнял воротник пальто. На улице никого не было, и только мысли незримо сопровождали меня.
Как это приятно, когда тебя, пусть даже изредка, незримо сопровождают только твои собственные мысли... В такие минуты одиночество становится понятием относительным. Человек оказывается один на один с бесконечно огромным миром.
Институтский дворик с низким забором был погребен под снегом, подернутым корочкой льда. С водосточных труб свисали тяжелые бесформенные сосульки. Деревья, особенно тонкие, тянущиеся к небу тополя, стояли словно удивленные этой суровой и причудливой зимой, А вдали вместе с темнотой расползался мутный туман.
Институтский сторож, бормоча что-то под нос, отворил тяжелую дубовую дверь и поспешил к себе в каморку: как бы не упустить сон. Ночные сторожа, по-моему, рождаются на свет с единственной целью выспаться и никогда не высыпаются.
Я как тень проскользнул по коридору, оказался у дверей лаборатории и повернул ручку.
Яркий свет ударил мне в лицо. Я прикрыл глаза руками и услышал возбужденный голос:
- Наконец-то явился. Смотри, какой странный полимер получился!
Они не спешили.
Шагали молча на некотором расстоянии друг от друга.
Катились минуты. Чтобы потом сложиться в часы. Седе и Левону казалось, что они стоят, а мимо, бесшумно дребезжа, протащился старенький, допотопный трамвай.
Они молча остановились у дома Седы. Левой взял в ладони озябшие пальцы девушки.
Он почувствовал ее теплое дыхание.
Наклонился к ней. Его лицо погрузилось в волосы Седы.
Губы чего-то, искали.
А Седа вдруг сказала: - Знаешь, Луиза, помирилась с Араиком.
- Не знаю,- ответил Левой.- И не хочу знать.
- Они помирились, и я очень рада,- продолжала Седа.
- Седа...
- Спокойной ночи, Левой.
- Седа...
Седа взбежала вверх по лестнице.
- Седа! - закричал Левой.
Это был не я. Мне кажется, это был другой, совершенно другой Левой.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
Я увидел пылающее лицо Луизы. Увидел ее широко раскрытые глаза и услышал почти шепотом сказанное ею слово:
- Гадина.
Рубен попытался улыбнуться. Потом беспомощно взглянул на нас. Седа смерила его с ног до головы, а я отвел глаза,
