– Почему?! – кипятился он. – Двести пятьдесят тысяч гибнет ежегодно! Мы везде не успеваем, а где-то и пройти не можем. Едва пожар за один-бис, случаются жертвы. А уж при больших номерах… Из окон, бывает, выбрасываются не дождавшись. Чего ерепенишься?
Наконец я раскрыл карты.
Палыч оторопел, долго глаза пучил. Но не сдался, по новой накинулся:
– Сам говоришь, стареют ненамного. А в огне – верная смерть! Кроме пожилых и дети есть, и родители их… Поисково-спасательные группы, знаешь, сколько потом находят? Кто под диван забился, кто сознание потерял… эх! Они по-любому покойники! А ты им жизнь подаришь. Ну, минус пару лет, что с того? Да они тебе в ноги кланяться будут! Ясно?
– Не пара, – отбивался я, вспоминая девчонку, за которую заступился, и тех, кого убил. – Насмерть могу.
– А ты аккуратней! – горячился Палыч. Но всё же задумался. – Всех не тягай, – буркнул. – Учить тебя, что ли? Голова на плечах есть. Сообразишь.
В общем, договорились. Палыч меня начальству представил, объяснил, что и как. Народ поудивлялся, поахал, но язык за зубами держал. Скоро и в штат зачислили да на курсы отправили, покатилась новая моя судьба как паровоз по рельсам.
До поры.
Спас я грудничка с мамкой… Понимал – раскроется тайна, но ведь сгорят! Мамке что? – незаметно. А младенец трехгодовалым стал. Что тут началось! Вою в прессе было! По телевизору через день показывали, интервью брали – всю душу вымотали, а она и так болела, разрываясь между "не навреди" и "делай, что должен".
Родители иск подали. Суд разбирался, разбирался и постановил: невиновен. Журналисты продолжали наседать – кто ругал, кто дифирамбы пел; общественное мнение колебалось, и лишь когда сам министр МЧС заступился, в покое оставили. Но прежде бумагу подписать велели, каждый пункт – ограничение, каждый второй – запрет. Правда, намекнули: формальность, куда без нее? Однако имей в виду, могут и спросить – загремишь тогда, Олег, далеко и надолго. Серьезные люди, при чинах, а в итоге: банальный шантаж.
Я их послал и дверью хлопнул. Ничего, проглотили – исследования кому нужны? Мне, что ли? Кто из нас уникум? Способности-то первым делом военных заинтересовали, года два над загадкой бились; ученых с мировым именем я перевидал не счесть сколько, а дело еле сдвинулось. Ну и плюнули наконец, отвязались.
А я как работал, так и…
Девятый этаж. Направо. Первая дверь.
Умер я или нет, но, оправившись от потрясения, вспомнил: зачем здесь и для чего. Дети! Они не должны попасть в руки Николаеву! Я заглянул под стол, в шифоньер, под кровать и перебрался в соседнюю комнату. Обшарив и ее, нырнул в коридор, осмотрел кухню. Детей не было.
– Где вы?! – крикнул снова.
Двигался на ощупь: дым застилал глаза, в метре уже ничего не видно. В прихожей обнаружился шкаф для одежды, точнее, обугленные доски. Будь это ДСП, давно бы сгорело, а доски еще держались. Жар смазывал очертания, четко виднелся только обведенный пламенем дверной проем.
Обстановка до жути напоминала ад. Натуральная геенна. Пекло. Не хватает лишь чертей с вилами.
Вокруг меня – огненный кокон; пол, потолок, стены с множеством прогаров усеяны рыжими лепестками. Распускаются буйным цветом, когда прохожу рядом, и тотчас увядают, оставляя черные дыры. А мне ничего – ничего! – не делается! Я сошел с ума. Брежу. В коме! В больнице!
Ладно. Пусть. Будем считать, пока жив. Главное – дети.
Где они? В ванной! – пришло озарение. И как мог забыть! Проверь быстрее: дети часто прячутся там. Когда-то и я с братом…
Едва успел сделать шаг, из коридора полез огонь. Испугавшись, я подался назад. На пороге квартиры, в свирепом рыжем шквале выступила объятая пламенем сфера, по ней будто струились потоки лавы. Всё, чего она касалась, сгорало в считанные секунды. Огонь пожирал самое себя и в конце концов отступил, сдался. Нестерпимый блеск погас.
Внутри угадывалась крупная темная фигура. И я понял: это враг, Николаев.
Невыносимо-острое дежа вю: дверь ванной рушится, в смерче искр и дымных струях – размытый силуэт, напоминающий человека, но скорее похож на робота. Черный от копоти, страшный, он…
Меня будто ударили… Даже в мыслях подумать не мог… Ноги подгибались. Чтобы не упасть, оперся на стену. Напротив стоял рожденный пожаром Феникс, за его спиной двумя раскинутыми крыльями бесновалось пламя.
Копия? Отражение?! Фантом?!!
Новый сверхнедочеловек? Кто?!
Он не двигался, смотрел на меня. Я вглядывался в сияние оболочки, границы слоя, и когда огонь утих… Жилец, который побежал за ребенком?! Ты влип, Олег! Ты попал!
Если буферные зоны соприкоснутся, если проникнут дальше… Мы просто убьем друг друга!
Я отступил, он – тоже. И тут я увидел его лицо, на какую-то долю секунды, но отчетливо. Ясно.
Примерещилось! – завопил рассудок. Всё примерещилось! Нет второго Феникса! У тебя перенапряжение и близкая выключка! Ищи ребенка, хватай и уноси ноги!
Хватай и уноси? Как в тот раз? – ухмыльнулось подсознание и заботливо подсунуло мнимо-правдивую картинку. Я не мог это видеть! Полностью – не мог! Валялся на асфальте, раздавленный откатом. И подошел, когда уже…
Твой приговор, Феникс. Плати! – оскалилась память.
…старший, худенький мальчик лет десяти, лежал сверху, закрывая совсем уж мелкого карапуза. Тогда, по неопытности, я растерялся: таскать за раз двоих не доводилось. И поступил чрезвычайно глупо: сначала взял малыша, отодвинув его брата, а затем долго приноравливался, чтобы ловчее подцепить старшего.
Быстро сграбастать на руки и отволочь к медикам? Где там!
И – выключка на носу. Я нервничал и суетился. Еле дотащив обоих, уложил на землю, а сам рухнул как подкошенный. Откат. Сумбур восприятия, вялость, торможение. Люди не ходят, а мелькают, руки взлетают и опускаются… не успеваю заметить. Не двинуться, не шелохнуться, будто застрял в густом сиропе… Скоро пройдет. Отлежаться чуток, и пройдет.
Дальнейшее рассказал Костя. Но из-за странных вывертов подсознания сцена вспоминалась как реально пережитая.
Санитары, поддерживая за локти, вели к "скорой" хилого и бледного молодого человека; он шатался и беспомощно оглядывался. Фельдшер уже выдвигал носилки; выезжая из пазов, те неприятно скрипели.
Врач закончил осмотр еще одного спасенного – ребенка лет восьми-девяти. Кивнул: всё нормально. Забирайте.
Молодая женщина кинулась к мальчугану и, обняв, зарыдала:
– Игорек! Игорек! Боже мой, а Леша!
Мальчик ухватился за нее обеими ручонками. Мать пыталась отодвинуть ребенка, убедиться в целости и невредимости, но сын жался к матери, цепляясь за волосы и одежду. Не давая отодрать себя.
