— Темнокожие, — говорил пионер, — питают смертельную ненависть ко всем белым. Всех белых зовут угнетателями. Это нехорошо. Так не должно быть. У белых есть два сорта людей, две неравные части. Это нужно твердо запомнить и нужно понять, потому что среди темнокожих Австралии этого нет. Первый сорт белых людей — незначительное меньшинство — живет не работая, живет в полном довольстве за счет труда второй половины, несмотря на то, что эта половина во всех странах представляет собой громадное большинство. В руках меньшинства — власть, и эта власть угнетательская. Она угнетает не только своих белых, которые на нее работают, но и чуждых ей темнокожих других стран. Ваши враги — это меньшинство. Большинство же, которое работает на земле или в громадных-громадных шалашах, где, как гром, гремят машины, это большинство — ваши друзья, угнетаемые так же, как и вы.
В России, где родился и жил Ленин, власть находится в руках трудящихся, в руках большинства, там уже нет угнетателей, — это сделал великий окни-рабат Ленин, и Россия стремится к тому, чтобы во всех странах произошло то же. Чтобы и в Австралии, вашей родине, кончилось угнетение. Чтобы темнокожие во всем сделались равными белокожим. Чтобы власть из рук кучки лодырей, меньшинства перешла в руки трудящегося большинства, вашего друга. В Австралии есть люди, которые носят название коммунистов, с большой гордостью носят это название, потому что и Ленин — коммунист, и все они — ученики Ленина. Вот к кому вам надо обращаться, вот с кем должны вы завязать сношения, не чуждаясь того, что они белой расы, а вы — черной. Для коммунистов нет разницы в цвете кожи, для них разница только в одном: работает ли этот человек или, не работая, живет в довольстве за счет труда другого человека.
Так говорил пионер. Он кончил горячим призывом — немедленно связаться с австралийскими коммунистами, послав к ним для этого из каждой общины одного честного и умного человека. К речи пионер готовился с первого дня своего пребывания в Австралии, и лишь для этого изо дня в день кропотливо собирал слова и выражения темнокожих. На лицах слушателей речь оставляла громадное впечатление: блестящие глаза напряженно следили за Петькиным ртом, но открыла ли она новую эру? Такой заслуги пионер не мог установить за собой: как только старики, спохватившись, захлопотали о продолжении похода, впечатления от речи как не бывало: вмиг пропала напряженность, вспыхнули шутки и смех… Оратор стушевался и затерся среди ребят…
Отсюда он не вылезал уже до самого конца похода, но тут его энергия возродилась с необыкновенной силой, и если не эру, то новую полосу в жизни ребятишек он открыл несомненно: он на ходу организовал среди них пионеротряд, численностью в 15 человек, и группу октябрят такою же численностью.
Еще раньше он перевел на язык Урабунна законы и обычаи пионеров и октябрят, слегка видоизменив их согласно особенностям и понятиям дикарей. Так, всюду вместо слов: «крестьяне», «рабочий класс», «рабочее дело», непонятных дикарям, он поставил «угнетаемые», «угнетенные половины», вместо «заветы Ильича» — «учение окни-рабата Ленина».
Поход продолжался еще часа три-четыре, и за это время Петька, отмежевавшись от взрослых дистанцией в четверть километра, заставил новообращенных пионеров и октябрят выучить законы и обычаи назубок — так, как они учили обыкновенно свои песни. Глядя на них со стороны, взрослые, в том числе и Бамбар-биу, так и думали, что пионер обучает ребятишек новым песням. Но как они были поражены, когда во исполнение первого обычая пионеров и такого же октябрят, вся шайка малолетних с неописуемыми криками устремилась в первую попавшуюся речку и здесь бултыхалась во главе с Петькой в течение получаса. Дело в том, что первые обычаи говорят о чистоте тела и одежды. Одежды у ребятишек не было, вместо нее на коже пятнами сидела грязь… До сего времени они мылись только… песком, а к большим водоемам даже подходить остерегались, их учили, что в воде в образе гигантского змея живет демон Уоколь. Когда чистота тела новобранцев пришла в некоторое соответствие с обычаями новой для них организации, Петька взял с них торжественное слово, что от взрослых все будет храниться в глубочайшей тайне до тех пор, пока у тех, в свою очередь, не организуется коммунистическая ячейка…
Итак, в среде своих сверстников он действительно положил начало новой эре, если выражаться стилем «ветрогона», но ведь никто из взрослых не мог знать об этом событии. Тогда о чем же говорит Бамбар-биу, этот природный насмешник?
К вечеру община достигла поставленной стариками цели. Новый лагерь раскинулся в пяти километрах от старого (так мало они прошли, отвлекаемые охотой и пирушками!), на высоком берегу русла, включавшем в себя ту же долину. Здесь, в порывах ветра, гудели над головами великаны-эвкалипты, и с звонким лепетом пробегал через весь лагерь алмазный ручеек, пенной лентой низвергавшийся через несколько поворотов с огромной кручи вниз.
И вот уже ночь. Тяжелая голубая ночь под тропиками. Студеные звездные выси еще не взяли от земли ее полуденного раскала. Волны парного воздуха, набегающие из долины, душат и вызывают на коже испарину. Лагерь спит. Пепельно-желтым арбузом повиснув в черной бездне неба, огромная луна льет мертвенно-голубой, волшебный свет на новые шалаши, пронизая их насквозь. Тени резки и черны, освещенные места ярки и блестят серебром. Чаща эвкалиптов — словно заколдована: мельчайшая веточка, мельчайший листочек вырисовываются с поразительной отчетливостью, но там, где падает тень, кроется непроницаемый глазом мрак. Дой-на дудит импровизацию в честь Луны — доброго мужа злого Солнца: солнце палит и вызывает засуху, луна разгоняет коварную тьму и, в худшем случае, прячется за облаками.
— Я не знаю, о чем ты спрашиваешь, Бамбар, — говорит Петька.
— Долго думал, мальчик. Я успел задремать… Так ты не знаешь, — расскажу… Не дуди, Дой-на, надоел…
Бамбар-биу вынимает новую сигару, откусывает конец, закуривает. Вступление многообещающее — Петька настораживается. Дой-на замирает с открытым ртом: будет говориться много интересных слов, он их не поймет, ясное дело, но кое-что запомнит и наутро спросит Пэть-ику о переводе, ибо пятый закон их поется так: «Пи-о-нер стре-е-мит-ся к зна-а-а-нию».
Устроив дымовую завесу перед лицом, Бамбар-биу начал тихим, ровным голосом:
— Два или два с половиной миллиона лет тому назад… если я ошибусь на несколько сотен тысяч, не придирайся: вычисления давно минувшего — дело не легкое… тому назад сколько я сказал, Австралия не была островом, чем она является теперь, — длинный мост из земель соединял ее с Индостаном и Индокитаем. Следовательно, представляла она собой крайнюю южную оконечность Азии… Посмотри на карту, чтобы лучше понять то, о чем я говорю… Выражаясь по-научному, было это еще в конце мезозойской эры. Высшая форма млекопитающих животных, то есть животных, кормящих своих детенышей молоком, только-только появилась тогда на земле, вернее, переделалась, эволюционировала из млекопитающих животных более низкого порядка — из сумчатых[6]. В начале следующей эры, в третичном периоде кайнозойской эры, некая группа обезьяноподобных, значит, и волосатых млекопитающих — тогдашних людей, предприняла далекое путешествие на юг, гонимая неизвестно какими обстоятельствами… без обстоятельств ничего не совершается… Голод ли, звери, стихийное ли бедствие, натиск соседней орды двуногих, — что здесь было, трудно сказать, можно предполагать что угодно. Только группа эта из Азии, из местности, где она прожила долгое время, принуждена была бежать и она устремилась на юг через земли, ныне занятые глубоководным Индийским океаном… Ты в нем купался, мальчик, если верить тебе…
