Сам Колоколов спал. Он верил в бдительность Ахметки.
* * *
Утром загудел буксир «Иона», названный так в память отца Ефрема Колоколова. Буксир был мощный, приземистый, во всем схожий с покойником. Буксир торопил пассажиров и грузчиков. Правда, основные грузы были уложены на паузки — плоскодонные широкие баржи с низкими бортами еще со вчерашнего дня. Но немало оставалось. По сходням носились грузчики. Колоколов приехал в автомобиле, сидел, откинувшись, на сиденье, грыз морковку и зорким глазом обозревал погрузку.
Иностранных гостей он привез на авто, и они теперь сидели рядышком на берегу. Ветер прижимал недлинную юбку Вероники к ногам, обрисовывая стройную фигуру и обнажая тонкие щиколотки, затянутые высокими шнурованными ботинками, — она была готова к трудному путешествию к Северному полюсу.
Колоколов поглядывал на англичанку и радовался своей мудрости — разделить всех противников, как волка, козу и капусту, по разным лодкам. И не терял никого из виду.
Вот пришли к паузку ученые. Профессор Мюллер — животик вперед, котелок на бровях, словно вышел на Невский проспект. Но толщина и мирность облика обманчивы — Колоколов уже догадался, что профессор обладает характером: видно стало, когда они торговались из-за паузка и лошадей. За ним длинный, сутулый, очкастый Андрюша Нехорошев. На нем старая студенческая тужурка, даже полупогончики не срезал, может, надеется, что вернется к своим наукам, может быть, по рассеянности. Парня этого надо будет оставить в Новопятницке. Женить и оставить. Только жену подобрать попроще, решительную, чтобы сопли ему вытирала, а голова у парня хорошая. Пригодится. Костя все не появляется — переживает разлуку. Жалко, что бог сыном не побаловал, но ничего, годы есть, пообломаем. За учеными шли добровольцы из ссыльных. Семен Черников тащил большой ящик — какие-то приборы. Надо будет их купить, когда профессор домой соберется. Даже отец Пантелеймон — а уж ему не к лицу — тоже какую-то профессорскую суму тянет. Вроде бы с виду солидный человек и голос, как у дьякона, а вот сблизился со ссыльными, не видит, что это властям не нравится. Не иначе как на него уже пишут — а где найдешь сюда попа? Это все от гордыни и суетности. Надо будет потом с Пантелеймоном поговорить, внушить ему, что его ученые затеи — от лукавого. Чем хочешь прославиться, слабый человек? Ссыльным это положено — науками заниматься, книги читать, спорить про политику и жить надеждами. Пускай занимаются. Сколько жил Колоколов на свете, всегда здесь были ссыльные. И есть. И будут. Нельзя России без ссыльных. В других странах есть лошади, паровозы, горы и вокзалы. Обязательно. А в России ссыльные. Обязательно. Кончатся ссыльные — рухнет государство. И промышленник улыбнулся собственным мыслям.
А вот и Ниночка Черникова. Вот плутовка! Огонь! Но огонь опасный. Если что — сама сгорит и тебя сожжет. Пока тепло от близкого пламени — приятно. А когда займешься — поздно будет, тушить некому. А сама мрачнее тучи, чернота под глазами темнее волос — ревнует. Господи, нашла кого! А впрочем, Костя тоже добыча не последняя, только не сам по себе, а отцовскими трудами.
Вот спешит к паузку, разгружает телегу с добром китаец Лю. Говорят, это он раскидал чалдонов. А не догадаешься — наверное, знает китайские штучки. Слышал Колоколов от золотоискателей, что есть среди китайцев знатоки ихней тайной борьбы — голову могут человеку двумя пальцами своротить. Смотри-ка, Дуглас-то не промах, знал, кого себе в слуги брать!
Ох ты! Даже грузчики остановились. Глазеют — прикрикнуть бы на них, но Колоколов все понимает, людские слабости ему как на ладони видны. Он и сам глазеет на эту черномазую. Ну и баба! Что грудь, что сзади — камень, не ущипнешь. Волосы — впору целую перину набить. А зубов, наверное, на троих хватит. И все хохочет, заливается. Несет на плече сундук с англичанкиными тряпками да туфлями — наверное, не всякому грузчику по плечу, а она даже не сгибается. Увидела Андрюшу Нехорошева, залепетала что-то, будто забыла о ноше. А он зарделся, очки снял, протирает их и снова на длинный нос надел — смешно. Если бы не черная да наша — ей-богу, заставил бы студента жениться. А так нельзя — не иначе как она мусульманской или иудейской веры. Надо будет у Кости спросить — он знает.
Подошел шкипер с буксира. Недовольный, но вида не показывает. И понятно: кому нужно, чтобы большой хозяин у тебя на борту шел, да какие-то гости, когда у тебя всего-то кубрик для матросов и кочегаров да две каюты — своя и механика.
— Значит, так, — сказал ему Колоколов строго, словно недовольный, чтобы шкиперу и в голову не пришло возражать. — Значит, свою каюту отдашь мне. Вторая койка — англичанину. Поставили койку?
Шкипер кивнул.
Пьет много, подумал Колоколов, надо будет другого выписать, да трудно с людьми. А этот рано или поздно посадит на мель. Или еще хуже — найдет каменную щеку… Колоколов поморщился — воображение нарисовало ему такую картинку.
— Во второй — англичанка и черниковская дочка.
— Знаю.
— Кубрик ваш — размещайтесь, как можете. И еще Ахметке место найдите.
— Невозможно, Ефрем Ионыч.
— Возможно. А ихние слуги на корме палатку поставят.
— Не положено.
— Как я сказал, так и положено. На первой барже профессор. Лошадей туда загонят.
— Тесно будет.
— Знаю. Не на бал едем. Иди, чтобы к обеду отчалили.
— Не от меня зависит.
— А спрошу с тебя.
И Колоколов стал смотреть, как китаец ставит на корме буксира палатку — палатка, видать, шелковая, желтая, как цыпленок.
* * *
Отвалили после обеда, в четвертом часу. Колоколов не сердился, знал, что так и будет.
Он вышел на нос буксира, смотрел на бескрайнюю Лену и радовался. Хорошо, думал он, что отправился в Булун. И не потому, что для дела, а радовался, что снова почувствовал себя моложе, даже похолодело в груди от неизвестности. Где наша не пропадала!
Потом прошел на корму. Там на складных стульях сидели англичане. За их спинами стояла палатка желтого цвета. Между ними — складной столик, на нем чай, китаец подает.
— Добро пожаловать, — сказал Дуглас. Выучил, правильно сказал.
— Не откажусь, — согласился Колоколов.
Он присел на третий складной стульчик, который сразу принесла Пегги. Стульчики были легкие, простые. Колоколов, прежде чем сесть, покрутил стульчик в руках, сложил, разложил, запомнил, как делается. Не потому, что нужен такой стульчик таежному человеку, но когда знаешь, что пригодится, а что нет?
Сел он так, чтобы видеть ближайшую баржу. Там был Костя. Ему бы книжку читать или у профессора ума набираться. А он бродит по барже, перебирается через тюки и ящики, словно дикий зверь в тайге. Переживает. Вот увидел, как они втроем чаи гоняют, даже кулаком по борту стукнул. Стучи, сынок, стучи. Воспитывай характер.
