Правда или фальшь? Прошлое не существует, все воспоминания, что не клеятся к настоящему, должны быть фальшивыми по определению, так что, если сейчас танцует… С другой стороны: ведь замерзло же. (Замерзает).
Ритмичный, настырный стук вонзился в мысли. Это княгиня Блуцкая била палкой по полу.
Может, лакея зовет или призывает призрак Дусина; все слуги помчались за графом. Осторожно подошло. Она подняла руку, извлекая ее из-под черных кружев; полвека назад наверняка они стоили несколько деревень. Поцеловало сморщенную кожу. От княгини несло травами и старостью даже сильнее, чем помнило (или же помнило слабее, чем она воняла на самом деле).
— Гаспадин Герославский, — заскрежетала она, как будто бы чем-то развеселившись.
— Да, я, Ваше Высочество, я, я, тот самый.
— Иди-ка сюда, бродяга.
Склонилось еще ниже, как тогда, в поезде, в вечернем вагоне.
Княгиня дышала теплой телесной гнилью.
— Что с тобой сталось?
— Этот шрам…
— А, шрам… — Княгиня выпрямила указательный палец и уколола ногтем в манишку фрака. — С тобой что сталось? Я же еще не слепая, кххрр.
— А что должно было статься? Выжил здесь как-то, хотя меня мартыновцы, ваши или распутинские, живым в мерзлоте хотели закопать.
Старуха цапнула за подбородок, зашипело от боли; вырвалось, отступило на шаг.
— Ведьма! — ругнулось негромко.
— Дурак!
— Леднячка проклятая!
— Сопляк наглый!
Рассмеялось вместе с княгиней.
Та сунула руку в древний ридикюль, выкопала оттуда платок, вытерла обвислые губы, на которых собиралась липкая слюна. Присматривалось с трудом скрываемым отвращением.
— Но вот Пелки я Вашему Высочеству не прощу!
— Какого-такого еще Пелки?
— Ну, эти ваши мартыновские розыгрыши…
Старуха взмахнула платком.
— Фи! Замерзло.
— Выходит, Ваше Высочество в эти игры уже не играет? И как там сны в Краю Лютов? Под Черным Сиянием? А? Князь хороший договор подписал, Ваше Высочество его уже не поломает.
— А ты этому и рад, а?
Пожало плечами.
Она захихикала в платок.
— И вот скажи, сынок, разве я не была в отношении тебя права? Плохо ты мне приснился? А?
Я-оно не могло скрыть недоумения.
— Так ведь я же не исполнил ни одного из замыслов Вашего Высочества!
— Разве нет?
— Ба, даже жизнь спас доктору Тесле — или забыли? — который теперь Лед станет ломать.
Старуха покачивала головой, явно довольная собой.
— А оно ничего, кхрхр, ничего. — Быстро глянула над платком. — А, может, дорогуша, ты уже встречался здесь с уважаемым Александром Александровичем Победоносцевым? Или с его людьми?
— Нет?
— Кхрхрм, хррмм.
Пятнистая ладонь дрожала на рукояти трости, вторую она прижимала к губам, над которыми тоже до конца не было у нее власти, тело предавало ее на всех фронтах, ото всюду из него било во все органы чувств старческим отвратительным естеством. Отступило еще на один шаг, чтобы убраться из этого смрада. Но сама княгиня Блуцкая-Осей, а точнее, существо, проживающее в этом вонючем мешке из кожи и костей — ей ничто уже не мешало злобно радоваться, она замерзла с гримасой злобного удовлетворения, искажающего душу.
Сбежало от нее, прочь, прочь из этой комнаты. Неясный страх бился в ритме спешных шагов возвращающимися волнами. Чему это она так обрадовалась? Что, кого увидела? Ледняка, готового защищать Лёд и лютов? Так ведь это же неправда! Неправда!
Пани Галина сидела под папоротниками в компании молоденькой госпожи Юше, туалет из шифона с pailettes[341] и туалет из тафты с жемчугом. Отдыхая, попивая фруктовое вино из серебряных стаканчиков, они сплетничали о знакомых, что танцевали за прозрачной стеной.
Извинилось, чмокнуло на прощание обрамленную кружевами ручку пани Белицкой.
— Прошу прощения, будет разумнее, если остаток вечера я пропущу… Пан Войслав…
Пани Галина не выпустила руку.
— А панна, с которой вы пришли? — шепнула она, тактично отвернувшись от госпожи Юше.
— Вы знакомы с mademoiselle Филипов, правда? Если вы ее встретите, то попрошу…
— Не верю. Вы этого не сделаете, не такой вы человек…
— Какой? В чем снова дело? Mademoiselle Филипов, наверняка, танцует и веселится больше всех нас, Модест Павлович нашел ей дамского угодника в мундире, она протанцует целую ночь…
— Забрать девушку на большой бал, быть может, самый большой, из тех, на которых она когда-либо в жизни своей была…
— Это правда. Она не…
— Забрать, — пани Галина возвысила голос, впервые видело тихую, как правило, супругу пана Войслава в состоянии подобного возмущения, — чтобы при первой же оказии сунуть ее в объятия незнакомца — да кто же так делает? Только человек, полностью лишенный чувства или совершенно не обращающий внимания на чужие чувства, толстокожее чудище.
— Да что вы! Ведь я здесь не забавы ради, другие дела необходимо устроить, и mademoiselle Филипов о том заранее знала.
— Да о чем вы вообще говорите? Все это не имеет значения! Нельзя так относиться к женщинам, тем более, в этом возрасте незрелой деликатности….
— Нет, нет, нет, пани все это неверно представляет. Между мной и панной Кристиной нет каких-либо романтических тонов, подобная мысль вообще…
— Пан Бенедикт! О, Господи! Да какое все это имеет значение? Вы привезли юную девушку на бал! Если вы этого не понимаете, тогда, хотя бы, вычислите. Ну?!
Глянуло искоса на госпожу Юше, которая подслушивала, уже совершенно с этим не скрываясь. Отвело глаза.
— Возможно… и правда… некая неуместность…
— Идите к ней!
Ба, но как найти одну-единственную девушку на громадном губернаторском балу? Среди танцующих ее не выследило. На призматических мираже-стеклах мерцали сотни текуче-цветных фигур, каждая вторая из них могла быть Кристиной Филипов. Необходимо внимательно приглядываться, высматривать лица, различать просвеченный образ от двойного, тройного, учетверенного отражения. Вошло на галерею, надеясь в душе, что с высоты, при замечательном виде на всю залу, скорее найдет девушку. Черта с два! Заметило зато, как то одна, то другая парочка ускользает за колоннады и, вроде бы, случайным шагом, полностью исчезает с мираже-стекольных панелей, прячась в частных, непрозрачных комнатах. Вон оно как! Ну, ладно!
Но не станешь же совать нос в каждую комнату во дворце, сколько тут этажей открыто для гостей, два, три? Как пить дать, снова влезу в очередную неприятность, обладая к этому несомненным талантом. Закурило папиросу в тени галереи. Перехватив слугу — узнав его разве что по черному галстуку-бабочке и по золотым пуговицам — попросило его принести бокал сухого вина; может, удастся смыть из горла запах-вкус отвратительной телесной дряхлости. Внизу случился перерыв в музыке: парящий тьмечью расходившийся, покрытый плотной чешуей орденов адмирал хлопал в ладони и притопывал, призывая гостей к полонезу — на это поднялись из-под зеркал и более достойные возрастом дамы — молодые мужчины в ливреях стали разбрасывать с высоких балконов дождь золотого конфетти — ряды пар вступили на заледеневшую тайгу, в соответствии с потоком лунно-цветного вихря. Лакей принес вино. Махнув у него перед глазами банкнотой, полицейскими словами описало мадемуазель Филипов и гвардейского поручика. Не успел полонез закончиться, как служащий вернулся; жестом головы попросил идти за собой.
