Нет, это не поролон. Это материал другого поколения; его можно рвать ногтями, грызть зубами – он не поддастся. Это вполне современный материал. Выносливый. Живучий. В духе времени.
Он не видел Анжелу четвертый день. Его все сильнее душили узы; только теперь к его горлу подступала не тоска, как обычно, а черная злость.
Он обошел комнату вдоль стены; это не заняло много времени. Круг. И еще один. Как зверь в клетке. Больной, изнемогающий зверь.
Какой сегодня день? Утро? Вечер? Который час? Не важно…
Он остановился перед запертой дверью; в круглом «иллюминаторе» отражалось его собственное лицо. Зеркало; он увидел немолодого, седеющего, изможденного – но очень сосредоточенного, с ясным взглядом человека.
– Ничего, – сказал он сам себе. Вернее, не сказал даже – шевельнул губами.
И, будто в ответ на короткое слово, откуда-то из-за стекла до него донесся отголосок теплой волны. Только отголосок. Но уже близко; протянуть руку, и…
– Ты здесь, – сказал Влад медленно.
Тяжелая дверь не дрогнула.
– Ты здесь, – повторил Влад шепотом. – Ты там, за стеклом. По ту сторону зеркала. Ты слышишь меня. Не можешь убить меня, бедненькая. Не можешь избавиться… А я ведь все равно выберусь. Я…
Она действительно будет властелином мира. У нее будут подводные дворцы, а возможно, она станет повелевать даже восходами и закатами. Чеканить монеты со своим изображением. Она на полпути к победе, она действительно сможет…
– …Но меня тебе купить не удастся, – сказал он еле слышно. – И не получится напугать. И не получится уговорить. Ты прекрасно это понимаешь.
В затылке нарастала боль. Каменели мышцы шеи.
– Ты носишь бомбу в кармашке, – продолжал он одними губами. – Ты зря связалась со мной. Я… я смог отказаться от Анны! И ты думаешь, что я не смогу помешать тебе?!
Он рассмеялся.
– Ты первая протянешь мне руку… Но я так презираю тебя, что даже под страхом смерти никогда тебя не коснусь. Ты мне противна. Ты, у которой был шанс стать человеком… Ну-ка, открой дверь!
Только последние слова он, оказывается, сказал вслух.
– Открой дверь! Слышишь?
Он ждал. И в ответ что-то грохнуло в коридоре; он услышал, хотя стены комнаты съедали звуки почти полностью.
Что там? Крик?
А это что? Выстрел?!
«Назад! Назад!» – кричали за дверью.
– Откройте! – рявкнул Влад.
И подумал в ужасе: если хоть что-нибудь случится с Анжелой…
И ему стало стыдно за свое малодушие. Он отступил.
Дверь медленно-медленно, будто в страшном сне, начала открываться. Миллиметр. Еще миллиметр.
На пороге стояла женщина.
Они свели меня с ума, в страхе и ярости подумал Влад.
Высокие скулы. Длинные волосы с проседью на висках. Огромные, напряженные, с лихорадочным блеском глаза. Сжатые губы; бледное лицо со старинной монеты.
Женщина задержала дыхание, увидев Влада. Потом узкие плечи поднялись – вдох – и опустились:
– Ты…
Шагнула вперед. Влад смотрел на нее, запоминая мельчайшие детали, «птичью лапку» морщин на скуле, напряженно раздувающиеся тонкие брови, каждый волосок сдвинутых бровей; он был будто старинный фотоаппарат, с которого на мгновение сдернули черное покрывало, давая возможность единственный раз – и очень коротко – увидеть.
(А в коридоре на полу сидела Анжела. Волосы ее разметались по плечам. Анжела смотрела на Влада – с ужасом, с ненавистью, жалобно. Не важно, далеко, где-то там…)
Влад перевел взгляд на ту, что стояла перед ним.
На Анну.
Она неуверенно, будто прося прощения, улыбнулась:
– Вот…
(Мосластый санитар стоял лицом к стене. Его заведенные за спину руки были скованы наручниками).
Захар Богорад быстро, по-деловому, помахал Владу рукой:
– Все в порядке?
Да, это был Захар Богорад; Влад тряхнул головой, будто очнулся. Медленно кивнул.
– Я постоянно ждал чего-то подобного, – заявил Богорад, передавая закованного санитара под опеку плечистого парня в спортивной ветровке. – Я понял, что дело нечисто, когда ты вдруг исчез… Но я бы, конечно, куда медленнее разворачивался, если бы у нее, – он глянул сверху вниз на сидящую Анжелу, – не хватило ума написать письмо от твоего имени. Написать письмо по хорошо известному тебе адресу. Будто бы от тебя. Анне. Хотела, наверное, кому-то за что-то отомстить? Кому? За что?
Влад снова посмотрел на женщину, которая все еще стояла перед ним.
– Владка, – сказала Анна. – Привет.
Богорада позвали из глубины коридора. В два прыжка сыщик скрылся из глаз; Анна нерешительно подала руку. Влад потянулся навстречу, но в последний момент удержался. Не коснулся протянутой ладони.
Завозилась на полу Анжела. Поднялась, скользя спиной по гладкой стене. Влад видел ее боковым зрением; вот она встала на трясущиеся ноги. Шагнула навстречу – Влад гадливо отстранился; Анжела, не в силах совладать с собой, сделала еще полшажка. Быстро коснулась Владова плеча; повернулась и, пошатываясь, пошла прочь. Анна отступила, давая ей дорогу…
Отойдя на несколько шагов, Анжела остановилась. Обернулась, и, встретившись с ней глазами, Влад испытал будто удар по лицу.
В следующую секунду он увидел в ее руке маленький черный пистолет.
Какая гадость, успел подумать Влад. Какая дешевая, желтая, сопливая мелодрама.
Оказалось, что он стоит, загораживая собой Анну. Оказалось, он закрыл ее собой. Оказалось, Анжела заметила этот его жест и, кажется, придала ему значение.
Влад видел, как она усмехнулась. В этой улыбке не было веселья; зависть, боль, разочарование… и злорадство. Да, злорадство.
Не сводя с Влада блестящих воспаленных глаз, Анжела подняла пистолет к виску.
Выстрел прозвучал тихо и как-то понарошку. Влад успел увидеть, что Анжелины волосы взметнулись, как от прыжка. И в этом облаке летящих волос вся она содрогнулась, будто от отвращения, и повалилась на бок.
Он успел утащить Анну прежде, чем она успела хоть что-то разглядеть там, на полу посреди коридора. Он тянул ее и тащил, сжимая ее руку в своей ладони.
Он вывел ее во двор. Солнце ослепило его.
Зеленый газон был усыпан желтыми пуговицами одуванчиков. Цвел одинокий, огромный как облако каштан. Зацветала сирень.
Анна молчала. Влад обнял ее. Впервые в жизни сделал то, что мечтал – но не решался сделать.
Свободен. Свободен. И никого – никого! – не успеет уже привязать.
Теперь можно. Теперь он касается ее и не боится за нее; все плохое будет не скоро, и так ли оно печально, это неизбежное…
