Скрипнул зубами. Не помогло.
Пистолетом теперь поигрывал Стерляжий – чуточку картинно, но это не ввело меня в заблуждение. Когда человек по-настоящему зол, это чувствуешь сразу. Поигрывая пневматиком, он не меня пугал – успокаивал себя и, кажется, не слишком успешно.
Пауза оказалась кстати и для меня – едва не запаниковав, я все же взял себя в руки. Партию мне не выиграть, но всегда остается надежда на пат – лучшее, на что я могу рассчитывать. Это только герои кинобоевиков в подобной ситуации рвут путы, с отчетливым хрустом сворачивают шеи тем наивным, кто пытается их остановить, и за секунду до взрыва специальной мины улетают на угнанной капсуле… Интересно, как?! Единственное место, где можно не только сесть в капсулу, но и покинуть ее – ангар «Грифа». Для посадки на Землю она не предназначена, для пристыковки к МКС – тоже. Капсулу физически невозможно покинуть, находясь в скафандре, а значит, перебраться с нее на МКС через открытое пространство мне тоже не светит. Стоит сворачивать чужие шеи, прорываясь с боем к летающему гробу!
– Значит, не Святополк? – наконец выцедил сквозь зубы Стерляжий. – Вибрион, значит?
Долго же до него доходит…
– Именно, – ответствовал я, стараясь держаться наглее. – Не Святополк, не Брячислав и не Добрыня. Даже не Вышата Серославич. Что дальше?
Под скулами Стерляжего перекатились желваки.
– Можно сделать тебе укол, и ты все выложишь как миленький, – сказал он. – Только не всякая дрянь этого заслуживает. Ты, например, нет. Мне вообще прикасаться к тебе противно. Поэтому при необходимости я буду стрелять в тебя иглами с геморрагином и слушать, как ты воешь от боли. А в промежутках между воем я буду задавать тебе вопросы.
– Задавай, – сказал я, силясь пожать плечами. – Отвечу. Только можно сначала я спрошу?
– Заткнись.
– Как? – спросил я, сделав вид, что не расслышал. – Я хочу знать только одно: как меня вычислили? Больше ничего. Похвастайся. Я ведь не удеру отсюда и ничего не сообщу на Землю, это ты должен понимать…
– Заткнись, сказано.
– Я покажу, – вмешалась Надя.
– Зачем?
– Просто так. Пусть посмотрит.
Повернувшись ко мне профилем, она убрала с уха локон. Лучше бы она этого не делала!..
Толстый пятнистый червь шевелился у нее за ухом, устраиваясь поудобнее. Не считая белых, похожих на лишаи пятен, он был бледно-студенистый, и какие-то внутренние трубки просвечивали сквозь его полупрозрачные покровы. Более омерзительной твари я не видывал – бычий цепень казался бы верхом совершенства по сравнению с этим червем. Не знаю, сосал ли он кровь, но мне вдруг почудился короткий хлюпающий звук.
– Симбиотическая пиявка с планеты Медуза, – спокойно пояснила Надя. – Вступает во взаимовыгодный контакт с местными крупными амфибиями, резко повышая чувствительность их рецепторов, и сносно чувствует себя на человеке. Вооруженный пиявкой человек способен на многое, вплоть до восприятия мыслеобразов других людей на небольшом расстоянии…
Я не поверил. Невероятное казалось очевидным, но на свете бывает разное невероятное. В одно верится сразу, в чем Свят Горелкин не раз убеждался, – в другое не верится, потому что не хочется верить. Чтение мыслей… точнее, просмотр мыслеобразов, возникающих в чужой голове… Громадное одностороннее преимущество – и запоздалая жгучая обида пещерного дикаря, выскочившего с дубиной под бомбовый «ковер». Долой логику! Так не бывает, потому что не должно быть, потому что я этого не хочу!..
– …к сожалению, на Земле не удается создать приемлемые условия для этих уникальных организмов, они там не выживают, зато на «Грифе» мы можем легко осуществлять выборочную, а в отдельных случаях и тотальную проверку лояльности… В нашей биолаборатории они даже размножаются…
Но разве бомба спрашивает, чего хочется тем, кто на свою беду находится в расчетном месте ее падения?
И разве найдется желающий без нужды таскать за ухом впиявившуюся в кожу слизистую гадину?
Я поверил.
Пиявка! Пиявочка… А ведь однажды мне уже говорили об этой пиявочке… Как я мог не придать этому значения!
– Хватит, – пробормотал я. – Убери. Меня сейчас стошнит.
– Тебя проверили, когда ты в первый раз попал на «Гриф», – вздохнула Надя, водрузив локон на место. – Я и проверяла. Ты был чист, хотя, конечно, ты тогда был не ты… Проверить тебя повторно – чисто моя инициатива. На всякий случай. Ты был какой-то странный, вот я и подумала…
– Правильно подумала, – кивнул Стерляжий. – За мной премия.
Надя сказала ему, куда следует засунуть эту премию. Таких слов я от нее раньше не слышал. По-моему, она зря расстроилась – непрофессионально это.
– Ну и что ты чувствуешь, когда тебя сосет эта тварь? – спросил я, немного придя в себя. – Расскажи, каковы они, чужие мыслеобразы. Приятно подглядывать в замочную скважину?
– Что-то я не пойму: кто кого допрашивает? – вставил реплику Капустян.
– Какой ты уникум по коммуникационной части! – дергаясь в путах, крикнул я Наде в лицо. – С пиявочкой за ухом? У тебя что, кровь какая-нибудь особенная? Деликатес, а? Нет? Обыкновенная кровь? Тогда вон ему пиявочку подсади или ему – с пиявочкой любой станет уникумом, если не брезглив…
Я еще многое хотел сказать, но не успел. Послышалось резкое «фс-с-с-ст», и в ногу выше колена впилась игла. «Стой! Он нарочно…» – начала было Надя и, закусив губу, умолкла. Что верно, то верно: я «щупал» их. Дразнил, играя истерику. А заодно хотел лишний раз убедиться в возможностях пиявочки…
Убеждаться было больно. Стерляжий сказал правду: он сменил обойму в пневматике. Всякий, кого хоть раз в жизни кусала гадюка, знает, что такое геморрагин. К сожалению, это вещество в несмертельных концентрациях не обладает приятным свойством отключать сознание. Кое в чем гадюка хуже кобры.
«Вадим, зачем?» – успел я услышать слова Нади, прежде чем превратился в комок боли. Стерляжий что-то ответил, но его слова прошли мимо моих ушей.
Нога стала бревном. Боль раздувала ее, рвала, грызла, глодала. Она не желала выбираться наружу, она устраивалась во мне основательно, по-хозяйски. Острая, пронзительная боль.
И пневматик в руках Стерляжего, по-прежнему направленный на меня. Что это? Он хочет угостить меня еще одной иглой?
– Еще! Еще! – захохотал я, чтобы не завыть в голос. – Почему так мало? Еще!..
– Хватит! – пронзительно крикнула Надя.
Кажется, она выплыла из кают-компании – впрочем, не уверен. Она интересовала меня не больше, чем остальные присутствующие. Говоря откровенно, круг моих интересов очень сильно сузился. И когда Надя вернулась, ее голос прозвучал, как из ваты, и показался мне ничего не значащим фоном:
– Антитоксин. Не дергайся, сейчас станет легче.
Укола я не почувствовал. Просто в самом деле мало-помалу стало легче. Адская, раздирающая боль уходила, сдавалась.
– Теперь легче?
– Легче.
– Веди себя разумно, и это не повторится.
Вести себя разумно… Как?! Болтаясь на привязи между полом и потолком, я узнал кое-что о кровососущих червях с неведомой мне планеты Медуза и свел приятное знакомство с геморрагином, но не придумал, как мне освободиться. А хоть бы и придумал – в тот же миг Наде станет это известно. Выгнутому дугой телу хотелось распрямиться, и стальные браслеты на запястьях отчаянно резали кожу.
Иначе и быть не могло: я имел дело не с профессионалами допросов, а с любителями, нахватавшимися кое-каких верхушек. Мучить допрашиваемого нужно так, чтобы мучения быстро приносили положительный результат, а не на авось. Я мог бы подсказать им, как это делается, но, разумеется, смолчал.
Они знали, что я пытался их убить, и это выводило их из себя. Как будто убивать и мучить – взаимозаменяемые вещи! Ведь их смерть была бы легкой, почти незаметной…
Я не спорю, человек это животное, но почему, как только до него доходит простенькая эта истина, он изо всех сил стремится стать самым грязным из всех животных? Дилетантский нездоровый максимализм!
– Может, хоть ноги мне отцепите? – с ненавистью спросил я, окидывая взглядом всю компанию.
Надя не ответила. Капустян отрицательно качнул головой. Аскольд меня вообще не интересовал, а Стерляжий буркнул:
– Потерпишь.
– Ты, кажется, хотел задать какие-то вопросы, – напомнил я ему. – Жду с нетерпением.
Одну секунду мой бывший босс решал, не наказать ли ему меня за наглость еще одной иголкой, но, похоже, решил поберечь время.
– Вопрос первый: когда ты стал работать на ФСБ?
– Давно. Сразу после армии.
Бровь Стерляжего поползла вверх.
– Это недавно.
– Это давно, – возразил я. – Семь лет назад. Свят – тот да, отслужил недавно. Я старше его. Об этом вам пиявочка не нашептала?
– На него еще в армии обратили внимание, – сказала Надя. – Он командира дивизии возил, и за все время машина ни разу не заглохла. Его не сделали любимцем техники, это и невозможно. Он был им всегда.
