Очевидно, мне предстояло надеть его. Но для чего?
Я догадался, для чего, чуть раньше, чем меня выпустили. Должен отдать им справедливость: они хорошо застраховались от случайностей. Белобрысый Аскольд имел в руках пневматик, Стерляжий – «гюрзу», а присутствующий тут же некто из лунного персонала наводил на меня заурядный «макар». Мне как-то сразу расхотелось геройствовать.
– Полезай в скафандр, – скомандовал Стерляжий. – Не так. Сперва липучку, потом молнию, потом еще одну липучку…
– Сам знаю, – огрызнулся я. – Инструкцию читал.
Они терпеливо дожидались конца процедуры, а я крыл их последними словами. Как ни странно, это сошло мне безнаказанно.
– Герметизируйся.
Я опустил до щелчка забрало шлема, некогда прозрачное, а ныне помутневшее и исцарапанное. Скафандр чуть-чуть раздулся, и тут же тоненько зашипел выпускной клапан. Теперь голоса звучали в наушниках.
– Медленно выходи.
Вышел.
– Налево в дверь и еще раз налево. Лишних движений не делать – будем стрелять.
Я решил не проверять, пробьет ли игла многослойную ткань скафандра – какая разница? Пуля из «макара» – точно пробьет. Из «гюрзы» – пробьет навылет.
– Куда теперь?
– Повернись лицом к стене и стой смирно.
Я подчинился. Стоять пришлось довольно долго. За спиной что-то шуршало и звякало. С низким гулом встала на место дверная плита, и я догадался, что нахожусь в шлюзовой. Потом до слуха донеслось несколько ядреных щелчков – так щелкают доисторические тумблеры в доисторических приборах с дизайном в стиле автомобиля «Победа». Архаично, но надежно. И как будто открылось окно – по комнатушке пронесся такой сквозняк, что меня качнуло.
– Медленно повернись.
Все трое были уже в скафандрах, более легких и удобных, чем мой. Я не удивился.
– Теперь иди сюда.
Я знал, что сейчас увижу Кошачий Лаз, о котором столько слышал, и подозревал, что он разочарует меня. Так оно и оказалось. Толстый бублик внутренним диаметром сантиметров в шестьдесят – едва-едва пролезть в скафандре, – притом бублик неровный, с какими-то буграми и наростами, с толстыми проводами на присосках, собранными в неаккуратный пучок, и все это буровато-коричневое, вот что такое Кошачий Лаз. Лазейка к звездам, подачка тем, кто мечтал о распахнутых настежь звездных вратах. Шиш вам, мечтатели! Не графья вы, а дворовые ободранные коты, поползаете и на брюхе.
А внутри бублика был пейзаж. Тоже ничего особенного, если не считать ярких блесток, – камни, камни… Серые, как ночные кошки.
– Что там? – спросил я, хотя был уверен, что знаю.
– Клондайк, – подтвердил Стерляжий мою догадку. – Очаровательное место, правда, на любителя. Сумел нагадить – сумей отработать.
– Срок? – поинтересовался я.
– О сроке забудь.
Утешительное известие… Та же ликвидация, только растянутая во времени и не без выгоды для Корпорации. Почему я решил, что имею дело с рассерженными людьми? Я имею дело с купцами!
– Жилье примерно в ста метрах к востоку. Прииск дальше, иди по тропинке и дойдешь. Еду, воду и воздух будешь получать в обмен на металл. Хочешь жить – работай. Дневная норма – семьдесят килограммов в пересчете на стоимость платины в земном весе. Заметь место, где вылез, и оставляй металл около него. Кошачий Лаз будет открываться раз в местные сутки.
Я был убежден, что на моем лице ничего не отразилось, но все же Стерляжий добавил:
– Шутить не советую. Очень не советую. Если сунешься оттуда в Лаз, в тебя будут стрелять. Все. Пошел.
Видимо, я пошел недостаточно быстро – меня подбодрили пинком.
Двойная тяжесть чем-то похожа на жару в сауне – в первый момент ошеломляет, затем на какое-то время удается притерпеться, но в конце концов она начинает мучить, и чем дальше, тем сильнее. Точно так же можно сравнить повышенную гравитацию с холодом и вообще с любым постоянно действующим неудобством. Кажется, Амундсен сказал, что к холоду невозможно привыкнуть, но можно научиться терпеть его. Проверять на себе слова великого норвежца – только это мне и оставалось.
Первым делом я упал и больно ушиб локоть. Попытался рывком встать и не смог. Тяжесть распластала меня по серому грунту. Тяжесть мешала дышать. Я мгновенно вспотел. Процедил сквозь зубы ругательство. Ну что это за жизнь, если каждый вдох требует специальных мускульных усилий!
Каторга, вот что это такое. Обыкновенная каторга. Заслужил – носи свой собственный двойной вес.
Я оперся на локоть, подтянул под себя ноги и с кряхтением взгромоздился на четвереньки. Затем ухитрился подняться на корточки. Передохнул немного и встал на ноги. Жить было можно, только сердце колотилось, как после километровки. Спортом надо было заниматься, спортом! И лучше всего тяжелой атлетикой.
Но я сделал шаг и выжил. Можно ведь идти, неся на себе кого-то твоего веса. Можно даже идти, держа на закорках толстяка, который тяжелее тебя раза в полтора-два, – а с учетом веса скафандра так оно и получалось. Идти-то можно. Вопрос в другом: далеко ли так уйдешь?
Через десять шагов я начал задыхаться, а через двадцать пришлось сделать передышку. Пот заливал лицо, в глазах нещадно щипало. Там в изобилии плясали мелкие чертики, и казалось, будто они и щиплются. Чего хорошего ждать от чертей?
Отдыхать стоя оказалось невозможно – чем дольше простоишь, тем сильнее устанешь. Я сел.
Потом лег на бок лицом к Лазу. Он уже закрылся, но я помнил, где он был. К тому же в нескольких шагах от него громоздилась пирамидальная куча натасканных и уложенных кем-то блестящих камней. Хороший ориентир, не ошибусь.
Я перевернулся на спину и стал смотреть в небо. Оно было белое, едва заметно сходя на голубизну у горизонта. Белое небо и жгучее белое солнце планеты Клондайк, более точно прозванной Грыжей.
Уж лучше бы лютый холод, как на настоящем Клондайке!
Я вспомнил, что мне здесь предстоит таскать тяжести, и впал в отчаяние. Тут заработаешь не только грыжу – с равной вероятностью получишь и смещение позвонков, и расширение вен с варикозной язвой в перспективе, и выпадение прямой кишки. На ниве усердия. И вообще пупок развяжется.
О чем-то еще говорила некогда Надя… Ах да, о лучевой болезни. Вшитый в рукав дозиметр показывал пять с половиной миллирентген в час. Не так уж много для экскурсанта, но более чем достаточно для постоянного жителя. Внутри скафандра уровень радиации был, конечно, несколько ниже, но ведь известно, что вода камень точит. Нет, от старости я здесь не умру, это точно…
Вероятно, не доживу и до выпадения кишки. Если брякнусь оземь, споткнувшись или потеряв сознание, почти наверняка сломаю себе парочку костей, и если мне не придут на помощь, то…
А кто придет, спрашивается? Сейчас пересменок. На планете нет никого, кроме меня и какого-то количества проникших сквозь Кошачий Лаз земных микробов. Кокков, спирохет и вибрионов. Да и те уже, наверное, сдохли в здешней атмосфере, остался один Вибрион, и это я…
Становилось все жарче. Я не сразу сообразил, что каменистая почва была накалена, как печь. Теперь жара пробралась сквозь многослойную ткань скафандра.
Вот и ответ: если я упаду и не смогу встать, мне гарантирована смерть от теплового удара. Это днем. А ночью, вероятно, от обморожения: раз уж на планете нет воды, климат должен быть резко континентальным. Разве что парниковые газы…
Не знаю, не знаю. Что будет ночью, ночью и увидим. А сейчас надо встать.
Вспомнив, что у штангистов когда-то было такое упражнение – жим, – я поднялся медленно, без толчков и рывков. Получилось сразу. Значит, здесь так и надо двигаться – медленно и плавно, а кто станет дергаться, тот скоро выбьется из сил, если раньше не наживет на свою шею неприятностей.
Каменистая пустыня, вот куда я попал. Но от закрывшегося Лаза шла тропа, утоптанная множеством прошедших по ней ног, и все-таки не очень явная. Ничего удивительного для планеты, лишенной воды или, скажем, аммиака в жидкой форме. Какие тут основные газы? Азот, конечно, и, наверное, аргон. Насколько я помнил, мне говорили также о циане – очень подходящий газ, чтобы поскорее, без ненужных мучений отправиться на тот свет, если при неудачном падении разобьешь стекло шлема.
В любом случае дышать местным воздухом нельзя. Или можно, но недолго, как сказал бы Свят. Тем хуже и тем лучше. Лучше – потому что на Грыже наверняка нет жизни и во время поисков платины мне не придется вертеть головой во все стороны, высматривая подкрадывающихся хищников, вдобавок только для того, чтобы подготовиться к роли питательного блюда на их стол, потому что отбиваться мне нечем, а скоростью передвижения я напоминаю вымершего ленивца мегатерия.
Понятно при каких условиях Ахиллес никогда не догонит черепаху. Запихните его в скафандр и поместите в двойную тяжесть – ни в жизнь не догонит.
Как ни тяжел был мой путь, как ни старался я не сбиться с малозаметной тропы, мне удавалось поглядывать по сторонам. Местность была чуть всхолмленная, усеянная великим множеством валунов, камней поменьше и совсем малых камешков. Все круглое, окатанное. Кое-где корявыми надолбами торчали изглоданные ветром скалы, в одной зияла сквозная дыра. Стало быть, здесь случаются песчаные бури…
