Третий день шли пешком. Деревень больше не попадалось. Мальчишка-морочник, не слушая увещеваний, увел своих дракончиков, лишь только путники одолели первые увалы. Уйму времени убили, обходя по горячей земле кратер Голи Покатой и дыша серными испарениями. Долго лезли на перевал и долго спускались с него, зато нужное ущелье Умнейший указал сразу.
— Там и нигде больше.
Старик бодро шагал впереди, вертя головой с неподдельным интересом. Справа от Леона шел Тирсис, неся на плече духовую трубку, слева — Сминфей. Элий, Фаон и Батт держались на шаг позади.
— Твоя гвардия, — пошутил Умнейший. Леон не вполне понял, но переспрашивать постеснялся.
Уклон дороги ощутимо возрастал.
— Нас кто-то догоняет, — объявил Парис.
— Зауряд? — встрепенулся Кирейн.
Леон счел разумным изготовить к стрельбе духовую трубку. Тирсис и гвардия почти без суеты последовали его примеру — Нет. Живое.
— Подождем?
Из-за поворота ущелья галопом вынесся мальчишка-морочник. Следом за ним, низко опустив лобастые головы, топотали все девять порожних дракончиков. Прежде чем мальчишка успел осадить скакуна, Леон заметил у него за седлом растрепанную почтовую летягу, уцепившуюся когтями за травяной мешок.
— Город? — только и спросил Умнейший. Мальчишка пошмыгал носом и разревелся. Послание, писанное на свитке пчелиной бумаги, читали вслух несколько раз, запоминая. Налет на Город совершил один-единственный зауряд, упрямо названный в послании детенышем Железного Зверя. Как всегда, он появился неожиданно и успел натворить дел, прежде чем горожане, глядя на свои пылающие дома и мечущихся по улицам беженцев, сообразили что-то предпринять. Стрелки, не успевшие собраться в кучу, встретили детеныша не дружным залпом, как предполагалось, а кто во что горазд и не причинили тому ни малейшего вреда, хотя иные и хвастались потом, что попали. («Нас там не было», — встрял Тирсис. Ему велели молчать.) Сложилось впечатление, что детеныш сбит с толку множеством целей, во всяком случае, он несколько раз пролетел над Городом, бесприцельно расшвыривая огненные клубки, что дало многим время добежать до леса, и лишь когда надрывно бухнула пушка — вторая, которую сделали лишь накануне, — выбрал себе первоочередную цель. Пушку он сжег и отстрелял по-одиночке разбегающихся канониров, после чего обратил внимание на главную площадь. Четвероног оплавился и перекорежился, однако спас множество прячущихся под ним людей (подземное убежище только собирались начать копать), в то время как кузнец Аконтий, прогнав от первой пушки всех горячих и торопливых, собственноручно наводил деревянное орудие. От удара визжащей стаи камней и железных обрезков детеныш будто споткнулся в полете («Что они у них, из картона, что ли?» — поразился Умнейший) и упал в реку, где малое время спустя взорвался, окатив весь Город жидким илом и дохлой рыбой. Помня предостережение, большая часть горожан в тот же день ушла в лес, прихватив с собой лишь самое необходимое…
— Им через Междулесье уходить надо, — вставил Умнейший.
Последняя часть послания была размыта и не читалась.
— В следующий раз не реви над историческими документами.
— Много погибших? — спросил Леон. Мальчишка только всхлипнул.
— Твои-то родные целы? — спросил Умнейший.
— Целы.
— Тогда тем более не реви.
Выходкам Умнейшего давно перестали удивляться.
— А ты почему вернулся?
— Так велели, — объяснил, шмыгая носом, морочник и показал на размытую часть послания. — Аконтий сказал, мол, своими руками в землю вобью того, кто еще скажет слово против Леона и Умнейшего. Вот новая Хранительница и велела мне: останешься сколько надо, и поможешь…
— А… прежняя Хранительница? — каменея, спросил Умнейший.
— Сгорела вместе с Хранилищем.
Старик молча отошел в сторону и долго был неразговорчив. Приблизившись к нему на следующем привале, Леон увидел: Умнейший плачет.
Нбонг не спит — сегодня наши периоды бодрствования совпали. Не могу сказать, что мне это очень по душе. В такие моменты брат принимает решения сам и лишь изредка советуется со мной.
Я наверстаю свое потом.
Вчера коммодор Ульв-ди-Улан позволил лидер-корвету вильнуть на более высокую орбиту, где тот сумел подхватить на периферии роя довольно крупный каменный обломок и переработать его в активную массу. Отсеков в корабле прибавилось — впрочем, большей частью массы обломка лидер-корвет укрепил собственную броню.
Последнее время у него новое развлечение: выращивает пыль в самых труднодоступных местах и заставляет ограниченно ценного ее вытирать.
Если корабль достаточно долго находится без дела, он дичает. Витков двадцать назад он, например, выкинул такую штуку: понаплодил в каждом отсеке по нескольку сотен безобразных на вид штуковин, которые назвал почему-то «реле», и до того увлекся щелканьем, что впервые за время полета не подчинился прямому приказу коммодора — пришлось поднимать со дна бассейна Хтиана, чтобы тот гаркнул.
У него это хорошо получается.
А сейчас корабль не весьма расположен делиться активной массой с кем бы то ни было, и менее всего с ограниченно ценным. Распустился и своевольничает.
«Вторая степень защиты ему подойдет?»
«Нет. Сделай хотя бы пятую». — Это отвечает брат.
«Может быть, третью?»
«Пятую, и без халтуры. Й-Фрон должен благополучно достичь поверхности и вернуться».
«Тогда сокращу ему рацион по прибытии», — бурчит корабль как бы про себя, но мы, конечно, слышим.
Для «Основы Основ» нести в себе ограниченно ценного — само по себе оскорбление. А уж растить ему скафандр и вживлять Пароль…
Потерпит.
«Отставить! — вмешиваюсь я. — Й-Фрон еще пригодится. Вопросы есть? Делай».
Пыхтит от обиды, но делает.
Теперь снова ехали верхом, что одобрил даже Парис, успокоивший на пеших переходах растрясенные в Междулесье внутренности, зато сбивший ноги. Скальные стены вроде бы сделались ниже. Дорога петляла вместе с изгибами ущелья, попадались покосившиеся полосатые столбики, и теперь уже каждому было ясно, что это, как ни странно, дорога, не что-нибудь. И вдруг — кончилось.
Когда-то дорога уходила здесь вовнутрь горы. Но то было когда-то.
— Завал, — констатировал Леон.
— И очень давний, — удрученно заметил Умнейший. — Что ж, этого следовало ожидать. Эх, драконов бы сюда пригнать, — помечтал он. — Настоящих, тягловых, с хорошими морочниками…
Он долго ходил вокруг нагромождения валунов, чертыхался и даже пробовал расшатать некоторые глыбы без всякого, впрочем, толку. Потом сказал:
— Будем искать другой путь.
— Где? — спросил Леон.
Умнейший показал пальцем вверх.
За завалом Леон скоро понял, чем отличается дорога от русла бывшей реки. Дракончиков пришлось вести в поводу. Стены ущелья все чаще сменялись ненадежными осыпями, того и ждущими, чтобы обрушиться от случайного чиха. Пока нашли подходящий для подъема длинный склон, стало вечереть.
— Заночуем здесь? — спросил Леон.
— Заночуем в Столице! — рявкнул Умнейший. Леон замолчал, а Тирсис с товарищами стали переглядываться. Если старик еще не выжил из ума, то вряд ли был далек от этого. Подняться на этакий склон — ногам работы до утра.
Дракончики, как всеми и ожидалось, оказались бесполезными. На подъеме они плохо держали равновесие, немилосердно скребли ступнями седоков по камням и продвигались еле-еле. Понятно: если бы совиные страусы умели жить в горах, они бы здесь и жили. Один дракончик перекувырнулся через спину, чуть не сломав шею себе и Фаону.
— Вперед! — хрипло и зло понукал Умнейший, когда попытка одолеть склон верхами окончилась там же, где началась. — Пешком! Найдем где-нибудь площадку и заночуем. У нас нет лишнего времени, поймете ли вы это наконец!..
— А я? — спросил морочник.
— А тебе спасибо, и иди разыскивай своих.
— Я не о том, — сказал мальчишка и покраснел от волнения. — Есть один способ… Зачем же внушать дракончикам, что они непременно совиные страусы?
— А кто? Эскалаторы? Какой здешний зверь может бегать по горам, а летать они не…
Краснея пуще прежнего, морочник под строжайшим секретом рассказал, что научился от деда морочить дракончиков до того, что они запросто воображают себя несуществующими зверями, о которых только в былях и поется, и даже тварями совсем небывалыми, как, например, откровенно сказочный страшноногий зверь пферд, он же хоре, он же кобыл, — все это имена тайные и ложные, а подлинного не существует. Дракончик с внутренней сущностью пферда-кобыла бегает по равнине не столь быстро, как совиный страус, но зато может брать подъемы и по вине коротких передних лап бесполезен лишь на спусках.
— Ну-ка, ну-ка, — поощрил Умнейший. Мальчишка весь взмок, наводя новую мороку на своих подопечных, но, по-видимому, навел. Подняв зады, дракончики встали на четыре лапы, дружно замахали хвостами и потянулись за пучками травы, а один, вскинув голову, издал прерывистый, неприятный для слуха крик.
