На шее у таможенника (а я четко ощущал, что передо мной — функционал) висела цепочка. Проследив мой взгляд, Андрюша распахнул ворот халата и продемонстрировал крестик.
— Храню истинную веру, — гордо сказал он. — Нет, я не экстремист, разумеется! Христианство на самом деле миролюбивая религия, призывающая к любви и духовному совершенствованию. «Не мир пришел я дать, а меч» — образная цитата, никоим образом…
— Я тоже… как бы вроде христианин, — пробормотал я. — Православный.
— А! Здравствуй, брат! Извини, родной! Привык с муслимами спорить, а они вечно христиан в агрессивности упрекают, даже самые интеллигентные… Так что вам нужно, радость моих очей?
— Почему у вас нет часов с кукушкой? — спросил я.
Андрюша прищурился.
— Так… — задумчиво сказал он. — «Андрюша», «кукушка», «православный». Все ясно. Ты из Москвы? Верно? От Кости?
Я кивнул.
— Как прозвище у Кости?
— Котя…
— А что он мне передал, о друг моего друга?
— Письмо, — чувствуя себя уж совсем дураком, сказал я. Надо же, сам его так и не прочитал, застеснялся.
Андрюша быстро читал письмо. Я осматривался. Лавочка небольшая, да еще и разделенная прилавком посередине. Со стороны входа — дверь, окно и парочка потертых кресел. Через прилавок — дверь во внутренние помещения, а вся стена увешана часами.
— Кукушки, значит… — пробормотал Андрюша, читая. — Так нет у нас кукушек, дорогой. Не создал Господь. Может, и есть такая злая птица, что свои яйца в чужие гнезда подсовывает, только не кричит она «ку-ку», и в часах ее не селят. А ворон… ворон птица умная, хитрая, с чувством юмора, с чувством меры, с пониманием своей ответственности перед стаей. Достойная птица! И крик у нее пронзительный, хорошо слышимый.
Сложив письмо, он спрятал его куда-то под прилавок. Посмотрел на меня совсем другим, серьезным взглядом.
— Как тебя зовут, гость нежданный?
— Кирилл.
— Очень приятно. А меня — Андрей. Близкие друзья из Москвы зовут Андрюшей, но, если говорить откровенно, в нашем мире это не принято. Так… один болтун почему-то всех таможенников кличет ласковыми именами.
Я покраснел. «Николенька», «Андрюша» — все понятно. Котя и сам предпочитал называться уменьшительно-ласкательным прозвищем, и окружающих так звал без разбора.
— Очень приятно, Андрей.
Мы снова пожали друг другу руки.
— У нас нет кукушек, — снова повторил Андрей. — Нет страусов. Нет некоторых видов рыб, насекомых и млекопитающих. Зато есть гигантские спруты в морях, динозавры в Африке…
— Динозавры? — в полном восторге воскликнул я.
— Ну да. Два десятка видов, кажется. В основном мелкие, из больших только тираннозавр. Но он в Красной Книге, их осталось-то около полусотни… — Андрей помолчал и удивленно добавил: — Нет, ну почему демосов это всегда удивляет?
— Кого?
— Людей из твоего мира, сын наивности! Того, где Москва. Наш мир вы называете Вероз, а мы ваш — Демос.
— Почему?
— У вас везде демократия — ну, такой древний общественный строй.
— Он не древний! — возмутился я. — Вот у вас феодализм, так?
— Угу, — подтвердил Андрей. — Более прогрессивный строй. Демократия у нас существовала в древности.
— И у нас тоже, в Афинах, — блеснул я эрудицией. — В Древней Греции.
— Я знаю вашу историю, — кивнул часовщик. — Ну так вот! Демократия — это древняя форма политического правления, неразрывно связанная с рабовладением и уравнивающая в правах мудреца и идиота, бездельника и мастера, опытного старца и сопливого юнца. Ну и что хорошего в такой уравниловке?
— А у вас?
— А у нас прогрессивная референдумная система. Каждый гражданин, в зависимости от суммы денег на его счете в городском банке, обладает тем или иным коэффициентом значимости, который и определяет вес его голоса на референдумах по важнейшим вопросам.
— И что честного в такой системе? — возмутился я. — Кто богаче, тот и…
— Э нет! — Андрей погрозил мне пальцем. — Вот смотри. Деньги должны лежать в городском банке. Таким образом они работают на благо города, общества. Если ты крутишь их в своем личном деле или держишь в кубышке, то ты не заботишься об окружающих, и твой коэффициент значимости низкий. Это раз. Референдумы проходят ранним утром каждую субботу. Если ты пришел, пожертвовал сном — то, опять же, это показатель твоей ответственности, твоего личного интереса к решаемому вопросу. Это два. Если ты не умеешь зарабатывать, то ты либо еще молод и не имеешь жизненного опыта, либо выбрал неправильную специальность, и тогда ты глуп либо транжира и мот — опять же, с чего доверять тебе решение важных вопросов?
Я махнул рукой.
— Хорошо, верю. Это очень прогрессивно и круто. Один банкир все свои деньги кладет на счет — и решает за всех.
— Как это? Коэффициент, понимаешь? Один человек — один голос. И вот эта единица умножается либо на нуль — если денег в банке нет вообще, либо на цифру, по экспоненте стремящуюся от нуля к единице. Но выше единицы не прыгнешь. Голоса двух обычных средних торговцев перевесят голос самого богатого банкира.
— Все равно это мне не нравится, — возразил я. — Покупать право голоса за деньги…
— Ой, брат простодушия! А у вас голоса не покупают? — Андрей засмеялся. — Хорошо еще, когда деньгами платят. Обычно-то в ходу обещания…
Я замотал головой.
— Стоп. Я не спорю. Если честно, то мне все равно — демократия, феодализм…
— Вот потому, что вам все равно, у вас жизнь никак и не наладится, — наставительно сказал Андрей.
Хотелось возразить. Но как-то у меня язык не поворачивался отстаивать преимущества нашего мира. Демос… выдумали же.
— А что за строй в Тверди?
— О, отец любознательности! — Часовщик улыбнулся. Похоже, политические разглагольствования были у него любимым занятием. Жил бы у нас, стал бы политиком или журналистом. — Там теократия. Но не просто теократия, а схоластическая теократия дарвинистского толка.
— Это как? — То ли остатки таможенных знаний, то ли прочитанные когда-то книжки позволили мне понять… в целом. — Как-то оно все не очень совместимо.
— Еще бы! — Андрей хихикнул. — Власть там религиозная, все на свете выводит из Библии. Но — в свое время появился в Тверди такой человек, Чарльз Дарвин. У вас он тоже знаменит, верно?
— Верно. А у вас?
— Погиб при путешествии на корабле. Вероятно — атака гигантского спрута. Ничем прославиться не успел.
Я мрачно кивнул.
— Так вот, — как ни в чем не бывало продолжил Андрей. — Дарвин создал теорию, которая рассматривала эволюцию растений и животных как проявление Божьей воли. Позже, вместе с монахом Менделем, с которым Дарвина связывала нежная и преданная дружба, они заложили основы практической генетики, научились видоизменять божьих тварей к вящей славе и радости Творца.
