— Если хотите сказать: «Бобер», — сказал он, — прошу вас. Цельный Человек произнес свою первую речь.
— Я не хочу сказать ничего, — сказала незнакомка. Она произнесла эти слова с прелестной точностью и четкостью, слегка растягивая, как бы из желания подчеркнуть, букву «н» в слове ничего: «н-ни-чего», — это отрезало все пути. Она отвернулась, она пошла дальше.
Но Цельный Человек был не из таковских, чтобы его можно было сразить подобным ультиматумом.
— Ну вот, — сказал он, шагая с ней в ногу, — теперь я получил заслуженный отпор. Честь спасена, престиж поддержан. Теперь мы можем и поговорить.
Некто Мягкий и Меланхоличный смотрел, раскрыв рот от изумленного восхищения.
— Вы уж-жасный нахал, — сказала незнакомка, улыбаясь и взглядывая на него из-под лепестков магнолии.
— Это у меня в характере, — сказал Цельный Человек. — Не осуждайте меня за это. Против наследственности ничего не поделаешь; приходится нести бремя первородного греха.
— Можно всегда заслужить прощение, — сказала незнакомка.
Гамбрил погладил бороду.
— Безусловно, — ответил он.
— Советую вам м-молиться о нем.
Его молитвы, подумал Некто Мягкий и Меланхоличный, были давным-давно услышаны. Он сам был живым искуплением первородного греха.
— А вот и еще антикварная лавка, — сказал Гамбрил. — Как, остановимся и посмотрим?
Незнакомка взглянула на него с сомнением. Но он говорил, по-видимому, вполне серьезно. Они остановились.
— Как возмутительна эта поддельная деревенская мебель, — заметил Гамбрил. Он обратил внимание, что на вывеске было старинным шрифтом написано: «Старая Деревенская Усадьба».
Незнакомка, только что собиравшаяся сказать, в каком она восторге от этих милых кухонных шкафов в староуэльском стиле, от всего сердца согласилась с ним:
— Так в-вульгарно.
— Так ужасающе утонченно. Так утонченно и артистично.
Она ответила смехом, похожим на нисходящую хроматическую гамму. Это было увлекательно и ново. Бедная тетя Агги с ее кустарными изделиями и старой английской мебелью! Подумать только, что она принимала все это всерьез. В мгновение ока она увидела себя в облике изысканной и пресыщенной леди — мебель в стиле Людовика такого-то, и драгоценности, и юные поэты за чайным столом, и настоящие художники. В прежнее время, когда она воображала себя принимающей настоящих художников, ее апартаменты были всегда обставлены настоящей художественной мебелью. Мебелью тети Агги. Но теперь — ах нет, Боже упаси! Этот субъект, по-видимому, художник. Например, его борода; и эта большая черная шляпа. Но не бедный; одет очень прилично.
— Да, и подумать только, что находятся люди, которые считают весь этот хлам художественным. Они заслуживают всяческой жалости, — с присвистом добавила она.
— У вас доброе сердце, — сказал Гамбрил. — Очень приятно.
— Не оч-чень доброе, б-боюсь. — Она взглянула на него искоса и многозначительно, как взглянула бы на одного из своих поэтов изысканная леди.
— Ничего, с меня и этого хватит, — сказал Цельный Человек. Он был в восторге от своей новой знакомой.
Они вместе свернули на Бэйсуотер-род. Именно здесь, подумал Гамбрил, Некто Мягкий и Меланхоличный молча поплелся бы к своему стакану портвейна и к своему одиночеству среди незнакомых пьяниц в баре. Но Цельный Человек взял свою новую приятельницу под руку и повел ее на буксире через запруженную улицу. Они вместе пересекли мостовую, вместе вошли в парк.
— Все-таки вы уж-жасный нахал, — сказала леди. — Что заставило вас последовать за мной?
Широким движением руки Гамбрил показал на солнце, небо, воздушно поблескивающие зеленые деревья, изумрудный свет и фиолетовые тени деревенской дали.
— В такой день, — сказал он, — мог ли я поступить иначе?
— Первородный грех?
— О, — скромно покачал головой Цельный Человек, — я отказываюсь от всех прав на первородство.
Незнакомка рассмеялась. Он был почти так же хорош, как юные поэты за чайным столом. Она была рада, что в конце концов решилась надеть свой лучший костюм, хотя в такой теплый день в нем было жарковато. Она заметила, что он тоже в пальто, и это было несколько странно.
— При чем тут первородство, — продолжал он, — когда человек при первом взгляде летит вверх тормашками, как слон в западню?..
Она искоса взглянула на него, затем опустила лепестки магнолии и улыбнулась. Сейчас начнется самое замечательное — один из тех длинных, бесконечных или по крайней мере бесконечно возобновляемых разговоров о любви: остроумных, тонких, глубоких и дерзких, как разговоры в книгах, как разговоры за чайным столом между блестящими юными поэтами и знатными леди, пресыщенными слишком богатым жизненным опытом, пресыщенными и немного усталыми, но все же неутомимо ищущими чего-то нового.
— Может быть, сядем? — предложил Гамбрил, показывая на два зеленых чугунных стула, которые стояли рядом посреди лужайки, слегка наклонившись друг к другу, в позе, намекавшей на интимную беседу. Перспектива разговора, который теперь неизбежно завяжется, радовала Гамбрила гораздо меньше, чем его новую приятельницу. Больше всего он ненавидел разговоры о любви. Тонкий анализ страсти — то самое, чего молодые женщины обязательно требуют от мужчины, когда отношения переходят в определенную стадию, — вызывал в нем скуку, самую неподдельную скуку. Что любовь изменяет характер к лучшему или к худшему; что духовная страсть вовсе не обязательно несовместима с физической; что тиранические собственнические инстинкты могут сочетаться в любви с самой альтруистической заботливостью к любимому человеку — все это, и еще многое другое, он знал наизусть. И можно ли любить одновременно нескольких людей, и может ли любовь существовать без ревности, и могут ли хорошее отношение, желание, жалость заменить всепоглощающую страсть — сколько раз приходилось ему ворошить снова и снова эти унылые вопросы.
Не менее знакомы были и все философские обобщения, все примеры из области физиологии, антропологии, психологии. Теория этого предмета перестала интересовать его. К несчастью, теоретические рассуждения были всегда необходимым введением к практическим действиям. Он вздохнул немного устало, садясь на зеленый чугунный стул. Но затем, вспомнив, что он теперь Цельный Человек и что Цельный Человек должен делать все со смаком и с блеском, он нагнулся вперед и, с пленительной наглостью улыбаясь в бороду, начал:
— Тирезий, если вы помните, получил в дар удивительную способность быть одновременно мужчиной и женщиной.
Да, вот это — подлинный юный поэт! Облокотившись о спинку стула и подперев щеку рукой, она приготовилась слушать и, если потребуется, блистательно парировать: полузакрыв глаза, она смотрела на него и слегка улыбалась улыбкой загадочной — это она знала по опыту — и хотя чуточку надменной, хотя капельку иронической и насмешливой, но, в общем, необычайно привлекательной.
