Вагон монорельсовой дороги со свистом промчался через Зал над их головами. Офицер указал на него трубкой.
— Даже это — совсем не то, что скатиться по ледяному склону Большого Каньона.
— Значит, виноваты те, кто сочиняет книжки, — сказал мальчик. — Любой человеческий опыт может быть расшифрован и описан хорошим писателем.
Офицер покосился на него.
— Что-то я не совсем понял, сынок.
— Я хотел сказать, что если вы не находите в ваших книжках того, что хотите, это не вина материала.
— Сколько тебе лет?
— Десять.
— Да, для своих десяти ты смекалистый.
Мальчик пожал плечами, поднял один из костылей и указал в сторону Галереи.
— Хороший художник может в своей картине выразить в сто раз больше, чем эти огромные переводные картинки.
— Но это действительно отличные фотографии.
— Конечно, замечательные. И, наверное, дорогие. А настоящий художник мог бы воспроизвести любую из этих сцен, и это не стоило бы ему ни копейки.
— Художники туда еще не добрались. Сначала идут землепроходцы, а уже потом — культура.
— Тогда почему бы не изменить ситуацию и не пригласить нескольких художников? Они могли бы помочь вам найти хороших землепроходцев.
— Хм, — сказал офицер. — Интересная мысль. Может, пройдемся немного вместе? Посмотрим еще виды?
— Конечно, — откликнулся мальчик. — Почему бы и нет? Хотя «пройтись» не совсем то слово…
Он повернулся на костылях, и они пошли рядом.
Налево подвесная дорога поднимала посетителей в горы, щелкали клешни захватов.
— А что, правда, что этот механизм скопирован с лапок скорпиона?
— Да, — сказал офицер. — Какая-то светлая голова украла эту хитрую штуковину у Природы. Вот такие умы, пожалуй, нужны нам больше всего.
Мальчик кивнул.
— Когда-то я жил в Кливленде. На Куайога-ривер используют то, что они называют хьюлановским конвейером для разгрузки вагонеток с рудой. Он действует по принципу лапки кузнечика. Один молодой человек со светлой головой — из тех, что вас интересуют, — лежал как-то у себя во дворе и отрывал лапки кузнечикам, пока один из них его не укусил. «Ага, — сказал молодой человек, — должен же во всем этом быть какой-то смысл». Он наловил еще кузнечиков для своих опытов, — так и возник хьюлановский конвейер. Одним словом, он, как вы выражаетесь, украл эту хитрую штуковину у Природы, которая приспособила ее для тварей, которые только и делают, что бездельничают, прыгают по травке и жуют свою жвачку. Как-то раз отец повез меня на пароходе вверх по реке, и я видел, как эта Штука работает. Такие огромные металлические лапы с захватами на концах, и тарахтят они так ужасно, как духи всех замученных кузнечиков, собравшиеся вместе. Боюсь, у меня не тот ум, который вам нужен.
— Что ж, — сказал военный, — похоже, у тебя действительно тот, другой ум.
— Какой другой?
— Тот, про который ты рассказывал. Который умеет видеть и объяснять, который сможет потом рассказать людям о том, как все это выглядит там.
— Вы хотите взять меня летописцем?
— Нет, тебе мы подыщем что-нибудь другое. Но это не должно тебя смущать. Скольких людей мировые войны навели на мысль написать роман о войне? И сколько их, военных романов, было написано? И сколько среди них хороших? Ведь были же хорошие, ты сам знаешь. Ты тоже мог бы. Что-нибудь в этом духе.
— Возможно, — сказал мальчик.
Они двинулись дальше.
— Пойдем сюда? — предложил военный.
Мальчик кивнул и пошел вслед за ним. Они свернули в коридор и сели в лифт. Дверь закрылась, и голос из микрофона спросил, куда их везти.
— Нижний ярус, — сказал подполковник.
Движение было практически неощутимо. Дверь снова открылась. Они вышли на узкий балкон, опоясывавший «супницу». Закрытый стеклянным козырьком балкон был освещен мягким, рассеянным светом.
Отсюда, сверху, была хорошо видна почти вся экспозиция и часть взлетной площадки.
— Скоро отправляются несколько кораблей, — сказал офицер. — Я хочу, чтобы ты посмотрел, как взлетают эти огненные колесницы.
— Огненные колесницы, — улыбаясь, повторил мальчик. — Да, я помню, эта фраза часто встречается в ваших проспектах. Да, сэр, это действительно поэтично.
Офицер ничего не ответил. Стальные башни стояли неподвижно.
— Эти никуда не полетят, ты же знаешь, — сказал он наконец. — Они только доставляют людей и материалы на орбитальные станции. Настоящие большие корабли никогда не возвращаются.
— Да, я знаю. А что, тот парень, утром, и в самом деле покончил с собой здесь, на выставке?
— Нет, — сказал офицер, отводя взгляд. — Это был несчастный случай. Он вошел в комнату марсианской гравитация, когда воздушная подушка была отключена. Упал в шахту.
— Тогда почему же этот павильон не закрыли?
— Потому что техника безопасности в принципе работает нормально. Световая предупредительная сигнализация и ограждения в порядке.
— Тогда почему вы сказали — «несчастный случай»?
— Потому что он не оставил записки. Смотри! Одна из них сейчас стартует!
Он указал в сторону ракет трубкой.
Пышные клубы дыма окружили основание одного из стальных сталагмитов. Сердцевина его засветилась. Затем свечение сместилось в нижний конец, дым волнами растекся по взлетной площадке, стеной поднялся в воздух.
И все же верхняя часть корабля была видна.
…Он поднимался.
Почти незаметно оторвался он от земли. Но постепенно движение ускорялось, становилось заметным.
Вдруг пламя ринулось из сопла, и ракета в одно мгновение ушла высоко, пронзая серый сумеречный воздух.
Сначала казалось, что в небе пылает яркий костер; уменьшаясь, он превратился в сияющую звезду, уносящуюся ввысь.
— Ничто не сравнится с ракетой в полете, — сказал офицер.
— Да, — сказал мальчик. — Вы правы.
— А ты хотел бы полететь вслед за ней, вслед за этой звездой?
— Да, и когда-нибудь я обязательно полечу.
— Мне подготовка далась нелегко, а сейчас требования еще серьезнее.
Они проводили взглядами еще два взлетевших корабля.
— А сами вы — когда последний раз летали? — спросил мальчик.
— Совсем недавно… — ответил мужчина.
— Пожалуй, мне надо идти. Еще работу писать для школы.
— Погоди, я хочу тебе дать наши новые проспекты.
— Спасибо, они у меня уже все есть.
— Что ж, ладно… Доброй ночи, дружок.
— Доброй ночи. Спасибо, что показали выставку. Мальчик повернулся и пошел обратно, к лифту.
Офицер еще долго стоял на балконе, глядя вверх, на небо, и держа в руке догоревшую трубку.
