О себе я думал. Жил мужик тридцать пять лет дурак дураком. Девчонка здесь, девчонка там… Космический волк, блин. Покоритель девичьих сердец… А потом – бац! – влюбился. Влюбился, влюбился, чего уж этого слова бояться. Не в том я положении, чтобы себя обманывать. И что? Через месяц помирать? Глупо! Я всегда знал, что мир этот устроен совершенно по-идиотски, но чтоб до такой степени! Злость меня такая взяла – передать невозможно. И почему-то я чувствовал, уже проваливаясь в сон, что это хорошо. И злость становилась какой-то веселой, ничуть, впрочем, при этом не ослабевая.
Засыпал я с улыбкой. Не знаю уж, сколько в этой улыбке было радости, а сколько чего другого. Пусть снова будет кошмар – кто боится ночных кошмаров?
* * *
В медицинском секторе Малковский столкнулся с Еникяном. В этом не было ничего удивительного, с тех пор как доктор снял ограничения на количество посещений, Рональд проводил у постели выздоравливающего друга все свое свободное время.
Но на лице старшего механика вместо обычной в таком случае блуждающей улыбки застыло выражение недоумения. Отсалютовав капитану, он замялся в дверях.
– Вас что-то беспокоит, Рон?
– Не то, чтобы беспокоит, – Еникян склонил голову набок, став похожим на большую несуразную птицу. – Просто кое-что странное…
– Что именно?
– Капитан, вы случайно не знаете, кто такая Карина?
– Карина? – удивился Малковский. – Пожалуй, у меня нет знакомых с таким именем. А в чем дело?
– Видите ли, Алекс сегодня говорил о какой-то Карине. Он и вчера упомянул ее, но тогда я не придал этому значения. Вчера Алекс был слишком слаб, и, возможно, его сознание находилось на грани между явью и бредом. Но сегодня он чувствует себя намного лучше и… – Рон не договорил, беспомощно разведя руками.
– Не понимаю, что тебя так взволновало. Вероятно, Карина – любимая девушка или даже невеста Алекса.
– Капитан! – механик широко улыбнулся. – До того, как Алекс заболел, сколько раз в день вы с ним встречались?
– Сколько раз в день? – Малковский растерялся от неожиданного вопроса. – В среднем, наверное, три-четыре раза.
– Так вот, капитан. Если бы у Алекса была любимая девушка, вы бы слышали о ней в среднем три-четыре раза за день.
– Да… А ты психолог, Рон! – полусерьезно похвалил механика Малковский.
– Нет, что Вы, – тот смутился. – Но я очень хорошо знаю Алекса. Он открытый и прямодушный человек, который просто не способен ничего держать в себе.
– Я, наверное, соглашусь с тобой. Но, как видно, для такого важного вопроса Рон сделал исключение. Или, – помолчав, капитан поделился только что пришедшей в голову мыслью, – может быть, Карина – это его сестра?
– У Алекса нет родственников, – Рон покачал головой. – Он из детского дома.
Не найдя больше, что сказать, Малковский попрощался с механиком и вместо того, чтобы пойти проведать больного, как намеривался, прошел дальше в кабинет Иверсена.
– Присаживайтесь, капитан. Чем обязан?
Выражение лица Иверсена утверждало со всей определенностью, что вопрос задан только для проформы – он прекрасно осведомлен, о чем пойдет разговор.
– Да, в сущности… – Малковский развел руками. – Хотелось бы узнать о тайне внезапного выздоровления практически безнадежного больного. Не вдаваясь в медицинские тонкости, разумеется.
– А вы уверены, что мне есть что сказать, кроме этих самых медицинских тонкостей? – Иверсен чуть сощурил глаза.
– Что-то мне подсказывает, что да, – осторожно заметил капитан.
– Понятно. Навещали Сванберга?
– Не успел, – Малковский покачал головой. – Встретил по дороге Еникяна.
– Что же в беседе с Рональдом настолько заинтриговало Вас, капитан, что вынудило изменить свои планы?
Создавалось впечатление, что доктор чувствует себя актером на сцене. Главным героем пьесы, которой гарантирован успех. Малковский решил отнестись к этому снисходительно, памятуя о легкой эйфории, неизбежно сопутствующей человеку, сделавшему почти невозможное.
– Рон был здорово удивлен тем, что Алекс твердил о какой-то Карине, о которой до своей болезни не упомянул ни разу. Рон уверен, что у Алекса нет близкой знакомой с таким именем.
– Карина… Красивое имя, – с улыбкой произнес Иверсен. – Продолжайте, капитан. Так что там с этой Кариной?
– Собственно говоря, мне хотелось бы услышать ответ на этот вопрос от Вас, доктор.
Иверсен легко, вполголоса засмеялся, будто бы немного отойдя от роли.
– Хорошо! Не будете против, если я расскажу все по порядку?
– Сделайте одолжение.
Доктор встал с кресла и принялся расхаживать по каюте, что было не так легко сделать, учитывая ее весьма скромные размеры.
– Итак. Мы получили вакцину – вполне дееспособную вакцину, надо заметить. Казалось бы, пациент должен идти на поправку. Однако этого не происходило. Почему?
– У Алекса не было больше сил бороться за свою жизнь, – Малковский смирился с ролью статиста, подающего в нужный момент реплики ведущему актеру.
– Да, это так. Но заметьте, Алекс – весьма развитый физически человек. Обвинять его в духовной, моральной слабости у нас также нет никаких оснований. Однако! – доктор поднял вверх палец, застыв на мгновенье неподвижно. – Я могу с немалой долей вероятности утверждать, что будь на месте Алекса кто-нибудь другой, к примеру, Вы, капитан, дела пошли бы на поправку скорее.
– Почему? – вырвалось у Малковского совершенно непроизвольно.
– Скажите, кто вас ждет на Земле? – неожиданно спросил Иверсен.
– Жена… Дочка, двое внуков, – Малковскому показалось, что он начал понимать, куда клонит доктор.
– Семья, капитан! А также, думаю, не ошибусь, если приплюсую сюда еще близких друзей. Иными словами, у вас есть люди, которые дороги вам и дорожат вами.
– Вы хотите сказать, что Алекс…
– Да, капитан, да! У Алекса нет никого из родственников, вы знаете об этом?
– Он из детского дома, я в курсе, – Малковский не стал уточнять, что ему напомнил об этом Рон несколькими минутами раньше.
– Но мало этого! – доктор решительно рубанул рукой воздух. – Не замечали ли Вы, что Сванберг – человек довольно поверхностный, если говорить не об его эрудиции или интеллекте, а об отношении к жизни и людям. Товарищ всем, друг никому – это о нем. Алекс называет некоторых людей своими друзьями, но по сути это совсем другое. Даже Еникяна, с которым они сошлись ближе, чем с остальными, Алекс, я убежден, воспринимает только как приятеля. То же самое, даже в еще большей степени, можно сказать о женщинах, с которыми он встречался.
– И что же из этого следует?
– Капитан, – голос Иверсена внезапно изменился, стал тише и серьезней. – Вы слышали когда-нибудь такое выражение: близкие «держат» тяжелобольного, не позволяют ему умереть?
