— Да… Он позвонил и пригласил тебя…
— Ну дак…
— И ты сразу согласился.
— Нет, я сказал, что подумаю.
— И вот ты сейчас думаешь. Мы с тобой думаем на пару.
Чувствовался в её тоне какой-то подтекст, но я не понимал, какой:
— Может быть, думаю.
— Ни хрена ты не думаешь. Ты сразу же и решился. Знаешь, что я думаю? Я думаю, что ты зашёл попрощаться.
Я дал ей понять, что и это не исключено.
— Ну, тогда иди сюда, сядь рядом, что ли.
Я как во сне переместился к ней на диван. Она подвинулась, освобождая мне место, и положила ноги мне на колени. Толстые мужские носки с ромбами, между манжетами джинсов и носками розовые лодыжки.
— Интересно… Ты не боишься глядеть на пистолетную рану, а от зеркала удираешь.
— Не понял.
— Не можешь разобраться с Джейсоном. Не можешь развязаться с Дианой.
Но я не допускал мысли, что Диана для меня всё ещё что-то значила.
Может быть, я хотел себе это доказать. Может быть, поэтому мы, одолев ещё один косяк, ввалились в спальню, рухнули на розовые простыни и, измяв их в результате бурного динамического процесса, заснули под шум дождя, не выпуская друг друга из объятий.
Но не Жизель маячила в моём отключающемся сознании. А первая же мысль моя, когда я проснулся, относилась к предстоящему переезду во Флориду.
* * *
На улаживание деталей ушла не одна неделя, как у Джейсона, так и у меня в больнице. С Жизелью я виделся в это время лишь мельком. Она как раз собиралась покупать машину, и я продал ей свою. Ехать через всю страну по шоссе мне не хотелось. На дорогах хозяйничали грабители. О нашей мимолетной близости во время грозы мы не упоминали, отнеся её на счёт пьяной снисходительности к слабостям друг друга — по большей части её доброты ко мне.
Мало с кем мне пришлось прощаться в Сиэтле, кроме Жизели. Барахла я тоже не нажил, багаж мой состоял из нескольких цифровых файлов да пары сотен старых дисков. Жизель помогла мне засунуть чемоданы в багажник такси и помахала вслед рукой без особенной печали во взоре.
Жизель мне нравилась. Добрая женщина, она вела дурную жизнь. Больше я о ней не слышал, но надеялся, что она пережила последовавшие годы хаоса.
Из Сиэтла в Орландо меня нёс старый скрипучий «Аэробус» с потёртыми сиденьями, с исцарапанными индивидуальными видеоэкранами. Я втиснулся между уже сидевшим у иллюминатора бизнесменом из России и пожилой женщиной, занимавшей кресло со стороны прохода. Русский глядел волком и к беседам расположения не проявлял. Женщина же, наоборот, несколько нервничала и оказалась вовсе не прочь поболтать. Она оказалась медицинской фонотиписткой, направлявшейся в Тампу в двухнедельный отпуск, в гости к дочери и её мужу. Звали её Сарой, и разговор у нас с самого взлёта завязался о медицине.
За пять лет, прошедших после китайского космического фейерверка, федеральное правительство вбухало уйму денег в аэрокосмические отрасли. Гражданской авиации, естественно, почти ничего не перепало, поэтому и продолжали летать такие постоянно ремонтируемые аэробусы. Деньги закачивались в проекты, управляемые И-Ди Лоутоном из его вашингтонского офиса и осуществляемые Джейсоном в «Перигелионе», во Флориде. Исследования «Спина», развитие Марса… Администрация Клейтона легко проводила ассигнования через покладистый Конгресс, довольный тем, что его никто не сможет упрекнуть в пренебрежении космической опасностью. Эти затраты повышали моральный дух общества. Ещё лучше, что они не требовали немедленной отдачи.
Федеральные вливания поддерживали экономику регионов, однако не повсеместно. Юго-Запад, Сиэтл и окрестности, побережье Флориды. Невелика, однако, цена этому поверхностному процветанию местного характера. Сара беспокоилась о дочери и зяте, квалифицированном слесаре по трубопроводам, которого фирма, снабжающая местность природным газом, отправила в отпуск неопределённой длительности. Семья безработного жила в трейлере на федеральное пособие и пыталась воспитывать трёхлетнего мальчика, внука Сары, Бастера.
— Странное имя для мальчика, правда? — спросила она меня. — Бастер, надо же… Так звали одного из актёров немого кино.
Я сказал ей, что имена — как одежда. Или мы их носим, или они нас несут.
— А как в вашем случае, Тайлер Дюпре?
И мы улыбнулись друг другу.
— Не могу понять, почему молодёжь в наши дни заводит детей, — недоумевала моя попутчица. — Это ужасно звучит, но тем не менее… Нет, я ничего не имею против Бастера, наоборот, я его очень люблю и надеюсь, что он будет жить долго и счастливо. Но суждено ли сбыться моим надеждам?
— Иногда людям нужны основания для надежды, — сказал я, пытаясь сообразить, не эту ли банальную истину пыталась внушить мне Жизель.
— С другой стороны, — продолжала Сара, — многие молодые люди сейчас умышленно не заводят детей. Умышленно, проявляя к ним, к нерождённым, доброту. Они считают, что это лучший способ избавить детей от предстоящих страданий.
— Не думаю, что кто-то знает, что нам предстоит.
— Ну как же, необратимость и всё такое…
— Необратимость уже наступила, но мы всё ещё существуем. По какой-то причине.
Она подняла брови:
— Вы действительно верите в какие-то причины, доктор Дюпре?
Мы ещё поболтали, потом Сара решила попробовать заснуть и сунула под голову миниатюрную подушку. За иллюминатором, частично закрытым профилем мрачного русского, всё покрыла густая ночная тьма, в стекле отражались потолочные светильники салона. Я убавил свет в лампочке над головой и направил её лучи к себе на колени.
Всё, что можно читать, я сдуру сдал в багаж. Но из сетки на спинке кресла перед Сарой торчал журнал в простой белой обложке. Крупными буквами название: «Врата». Религиозное чтиво, оставленное каким-то пассажиром предыдущего рейса.
Я пролистал журнал, невольно думая о Диане. За годы, прошедшие после китайской ракетной атаки, «Новое царство» потеряло последние признаки единства и полностью рассыпалось. Вожди его по разным причинам один за другим отреклись от своих убеждений, энтузиазм полового коммунизма выжгли венерические заболевания и человеческая жадность. Никто уже не представлялся приверженцем «Нового царства» как такового, но непременно называл себя гекторианцем либо претеристом, реконструкционистом или ещё кем-нибудь. Действо Экстаза, в котором принимали участие Диана и Саймон в лето встречи в Беркшире, тоже благополучно приказало долго жить.
Ни одна из выживших фракций «Нового царства» не пользовалась сколько-нибудь широким влиянием. Южные баптисты, к примеру, превосходили по численности всю его паству по всей стране. Но упор движения на Второе Пришествие и тысячелетнее Царство Божие на земле не прошёл мимо внимания основных церквей, уделявших теперь больше внимания «Спину» и тематике апокалипсиса. Никогда ещё столько придорожных плакатов не призывало к покаянию. И не напоминало о грядущих бедствиях.
