Одиннадцать осколков извлекли из Ивана хирурги. Год с лишним провалялся в госпиталях, прошел дюжину комиссий, добиваясь разрешения снова вернуться на фронт, и, наконец, солнечным осенним утром вылез из попутного «доджа» и зашагал, разминая затекшие ноги, по хрусткой от ночного морозца траве к домику у дальней кромки леса, где находился штаб эскадрильи.
После яркого солнца в комнате с обращенными к лесу окнами было темновато. Офицер стоял к свету спиной, так что лицо оставалось в тени, зато отчетливо смотрелись погоны на широких, словно рубленых плечах.
— Товарищ капитан! — Иван вскинул ладонь к козырьку фуражки. — Пилот Зарудный…
— Ванька! — выдохнул капитан, бросаясь навстречу. — Жив, бродяга! Вернулся!..
С тех пор на все вылеты они уходили в паре: Мадьяр — ведущим, Иван — ведомым. Единственный раз вылетели в разных парах и именно в этот день встретили реактивных «мессеров».
— Я думаю, вам следует извиниться, Иштван. — Миклош говорил по-русски почти правильно, только с ударением не. все ладилось. — Вы ведь не хотели его обидеть.
— Это с моим-то немецким?! — взмолился Иван. — Хватит и вон того вавилонянина с его крысой.
— С вашей крысой, — поправил Миклош. — И я не уверен, что он вавилонянин.
— Ну ассириец.
— Сириец, вы хотели сказать? В Ассирии так не одевались.
— Адаптировался, — возразил Иван. — Сменил хитон на фрачную пару.
— Неплохо, — кивнул Миклош. — Пусть будет по-вашему. Вернемся к компаньону.
— Собутыльнику, — уточнил Иван, только теперь обратив внимание на оклеенную соломкой бутыль перед итальянцем. — А он не дурак выпить!
Венгр укоризненно покачал головой:
— Хорошо, что он не понимает по-русски. Ну хотите, я извинюсь от вашего имени?
«Чего я выламываюсь? — с горечью подумал Иван. — Самому противно. Представляю, каково другим».
— Как хотите, Миклош.
Не поднимая глаз от тарелки, итальянец ел длинные тонкие макароны с мясной подливой. Миклош деликатно кашлянул.
— Мой коллега просит извинить его за неудачную шутку.
Итальянец положил вилку и взглянул на Миклоша.
— Поверьте, он не хотел вас обидеть.
Монах молча перевел взгляд на Ивана. Иван виновато улыбнулся и развел руками.
Глаза у итальянца были потрясающие. С такими и язык знать не обязательно: без слов все скажут. «Не обижаюсь, — сказали глаза. — Все в порядке. Вы мне нравитесь, ребята». Миклош не видел выражения глаз итальянца. И потому ничего не понял.
— Нам обоим очень неловко перед вами, синьор.
Монах скорчил постную мину и вдруг озорно подмигнул и звонко расхохотался. Псевдо-вавилонянин вздрогнул и перестал жевать. Хмурый субъект за соседним столом продолжал невозмутимо терзать вилкой котлету.
— Пустяки! — Глаза у монаха так и искрились от удовольствия. — Мало ли что бывает между друзьями. Мне с вами хорошо, синьоры.
«Самое время смываться, — подумал Иван. — Сейчас начнутся сантименты». Сообщил буднично:
— Пойду, пожалуй. Что-то ко сну клонит. До свидания, синьоры.
Насчет сна он приврал. Спать не хотелось. После разговоров с комманданте и отцом Мефодием не давало покоя тревожное чувство неудовлетворенности и упрямая решимость любой ценой добиться своего. И поп, и комманданте в разных выражениях высказали одну и ту же мысль: с «Надежды» ему не уйти. И увильнули от прямого ответа на вопрос, зачем он здесь и что вообще представляет собою эта чертова «Надежда».
Чего они хотят от него? От всех остальных на экспрессе? Иван мысленно представил себе зал столовой. Многие столы, правда, пустовали, и все же человек тридцать-сорок набиралось наверняка. Публика была разношерстная, и вряд ли всех волновали те же вопросы, что и его. Истеричку, поднявшую скандал из-за спаржи, например. Любителя жареных кроликов. Или того типа с кислой рожей и рыбьими глазами.
Миклош — другое дело. И еще, пожалуй, итальянец. Хотя вряд ли. Он еще осмотреться не успел.
Иван прошел по пустынному, как всегда, коридору, остановился возле своей двери. Коридор продолжался вправо и влево, пустой и безмолвный.
«Тюрьма, — тоскливо подумал Иван. — Комфортабельная, со всеми удобствами. Без намека на охрану и надзирателей. И все же тюрьма».
Его вдруг осенило, почему коридор всегда пуст. Они специально делают так, чтобы пассажиры экспресса «Надежда» не общались друг с другом наедине. В столовой — пожалуйста, а тет-а-тет — ни-ни. Поэтому и в зимнем саду ни души, когда ни приди. И в библиотеке. Любопытно… А что если…
Он оглянулся. Вход в столовую был рядом, в каких-нибудь тридцати шагах. Из-за двери слышалась музыка. Еще не решив окончательно, что он намерен делать, Иван вернулся и распахнул дверь. В зале не было ни души.
Час от часу не легче. Он шел по коридору, машинально считая шаги и стараясь осмыслить случившееся. Поравнялся со своей дверью. Тридцать два шага. Разумеется, Миклош с итальянцем могли за это время покинуть ресторан и разойтись по своим комнатам. И вовсе не обязательно, чтобы они прошли мимо него. Коридор продолжается и в противоположную сторону. Сколько прошло времени с тех пор, как он оставил ресторан? Три минуты? Ну пусть пять. Получается, они ушли из ресторана сразу же вслед за ним? Вряд ли. Миклош был явно настроен поболтать с монахом. И тот только-только распробовал кьянти. Что же они — все разом побросали еду и ринулись как на пожар? Чушь какая-то. Но факт остается фактом: зал, когда он заглянул в него вторично, был пуст.
Иван покачал головой и вошел в комнату. Вначале он подумал, что ошибся дверью, но тут же убедился в обратном. Планшет над кроватью, пилотская куртка на дверце шкафа, на столе возле торшера раскрытый томик Хемингуэя… Комната принадлежала ему. Но тогда…
— Что вы тут делаете? — резко спросил Иван.
Человек встал с кресла.
— Закройте, пожалуйста, дверь.
Иван рванул на себя дверную ручку и вызывающе уставился на непрошеного гостя.
— Руперт. — Это был застольный сосед дамы-истерички. На этот раз выражение его лица было не таким постным, как во время обеда, но скепсис на нем проступал явно
— Что?
— Руперт, — уныло повторил скептик. — Приблизительно так звучит мое имя по-русски. Себя можете не называть. Я вас знаю.
— Что вы тут делаете? — повторил Иван.
— Жду вас.
— Меня?!
— Вас, — кивнул скептик.
— Зачем?
Гость поскучнел.
— Чтобы ответить на ваши вопросы.
— Та-ак. — Иван растерянно потер подбородок. — Давайте присядем, что ли. Чаю хотите?
— Чаю… — бесстрастно повторил Руперт. — Это обязательно?
