- И мне - никак. Я, вообще, продолжаю следить за текущим моментом только по долгу службы - чтобы иметь материал для куплетов!..
- Ну, конечно, дуры-бабы, что с них возьмешь, - Юрка подправил крючковатый нос, подвязался ситцевым платочком и голосом Бабы-Яги продолжил. - Ужасти, что деется!.. намедни в моей избушке обеи куриные лапы сув-вернь-ни-теть объявили!.. Вот гадюки!.. Добрый молодец пришел ко мне сам, запах аппетитный, страсть!.. Он кричит: мол, поворачивайся, избушка, ко мне, дескать, передом, а к лесу, таким-разэтаким задом... Так стервы эти - не шелохнулись!.. У них, видите ли, тер-рите-риальная неприкасаемость! Ну уж я их, зараз, коснулась. "Бушу, - кричу, - отдам. Он вас враз заморозит!.." Так помелом отходила, что упали обеи две с переломами... И все бы ничего, да избенка-те моя тож ведь рухнула... Жилище-те порушилось...
Юрка закончил монолог и победно посмотрел на меня. "Поздно, Юрочка, поздно..." - хотелось мне подвести мстительную черту, но смех переломил меня пополам - коротенький моноложек был выполнен первоклассно. Мы все, включая и самого Юрку, хохотали, как помешанные. Прибежала завучиха, выяснить, что тут у нас стряслось. Юрка, обогащая монолог орнаментальными фразами, поведал и ей историю падения своей избенки. Молодая, симпатичная завучиха смеялась вместе с нами.
Эта елка - в частной школе - запомнилась мне еще одним случаем. Мы играли не на сцене, а в большом дворцовом зале, вокруг великанской, красиво украшенной ели. Дети были от шести лет - нулевой класс - до десяти. Хорошие, раскованные, симпатичные в большинстве своем ребятишки. Когда появлялся Юрка - Баба-Яга - и строил свои козни - ребята реагировали очень дружно и правильно, но были и такие, что прятались за спины старших и даже хныкали от страха. И только один, шестилетний человек, не давал Юрке покоя. Налетал на него с кулачками, незаметно подкрадывался, щипал за ноги. В какой-то момент мне показалось, что терпение Юркино лопнет, и он поддаст пацану. Но Юрка только замахивался помелом, страшно вращал глазами.
- Боже мой! - причитал Юра, когда мы переодевались в классе, отведенном нам под гримерную. - Сама себе накликала беду! Бедная Бабушка-Еженька, обеи две твои ноги в синяках, стоять и то больно... Да что же это за парнек-то такой, не парнек, а сплошное наказание... И кто это был, кто? - спросил он вошедшую попрощаться с нами завучиху.
- Мой сын, - сказала она и подтолкнула мальчика вперед.
Юрка был уже без костюма и без грима. Мальчик его не узнал.
- А вот скажи нам, зачем ты налетал на Бабу-Ягу? Что хотел этим показать? Смелость? - допрашивал Юрка.
- Она у нас волшебную палочку украла, - пробурчал малыш. А потом с оживлением добавил. - Да если бы мы все на нее навалились, отобрали бы назад!..
Я посмотрела на мальчика с уважением. Пока у нас растут такие дети, наверняка от будущего можно ждать и хорошее.
- Спасибо вам, - сказала я завучихе. - У вас прекрасный сын. Мне бы такого! - добавила я и посмотрела на Леву.
Но он в этот момент был занят и на меня не взглянул - таким образом намек пропал зря, и только одно было неплохо - ревнивый Юра тоже не обратил на происшедшее внимания.
Однако сам по себе эпизод с мальчиком показался мне более стоящим, чем обычный житейский эпизод - таился в нем урок какой-то, правда, мною еще не усвоенный...
Звонок домой не был самым приятным. Отец не любил, когда я не ночевала дома. Но я была деловита, проста и не давала отцу повода заподозрить меня во вранье. Под занавес я попросила его продиктовать мне домашний телефон Анастасии Ивановны. Что отец и сделал.
- Ты хоть не забыла, что завтра Новый Год? Или за своими елками и репетициями, ты уже часов не наблюдаешь, дней, то есть?! - ворчливо спросил он.
- Папа, ну как я могу забыть, что завтра мне придется провести на работе всю ночь ?
- Но днем-то хоть будешь дома?
- А как же - надо отоспаться... Подарки вручить и получить...
- Ну и на том спасибо...
Анастасия Ивановна сняла трубку сама. И меня узнала сразу же.
- Маша?! Неожиданно вы позвонили, но тем больше доставили мне радости...
Я откликнулась на ее приветливую интонацию всем сердцем. Мне и без того было сегодня необычайно легко. Во мне жила потребность примириться со всем миром, принять его весь и поверить в его надежность, в его доброжелательность.
- Как вы живете, Анастасия Ивановна? Наступила пауза, какая-то тяжелая, принужденная. Потом раздалось:
- Маша, почему-то вам врать мне не хочется. Я живу плохо - с ощущением обворованности и обманутости... Только, ради бога, - спохватилась она вдруг, - не подумайте, что я плачусь, или сдалась, или прошу вашей помощи.
Ответ Анастасии Ивановны сразил меня. Я помнила ее удивительно сдержанной, постоянно словно бы напоминающей мне, что есть люди с поразительным чувством собственного достоинства, вызывающие уважение уже потому хотя бы, что их профессионализм непререкаем и глубок. Никогда не смогу забыть, как однажды при мне в библиотеку забрел только что переведенный, как потом выяснилось, из ПТУ с должности замдиректора по АХЧ на должность директора клуба одной из творческих организаций, человек и сказал, обращаясь к Анастасии Ивановне:
- Мне нужна книжка про Ахматову, или Ахматовой, называется на букву "Ж"...
Я поперхнулась и принялась мучиться в догадках, что бы это могло быть. А Анастасия Ивановна, не дрогнув, не показав ни презрения своего, ни удивления, просто произнесла:
- Вам, очевидно, нужна книга академика Жирмунского об Анне Андреевне Ахматовой, я принесу...
Сейчас, как я слышала, этот директор занялся издательским делом и "рубит бабки" на "Анжеликах" и "Тарзанах"... И процветает. И не жалуется на обманутость и обворован-ность...
- Анастасия Ивановна, мне кажется, мир еще поменяется. Это сейчас все встало с ног на голову - действительно, но... Она перебила меня:
- Маша, не надо утешений, пока мир меняется, меня не станет. Но я зря жалуюсь: жизнь моя не совсем даром прошла, если вы вот мне позвонили... И вообще, мне бы хотелось побольше узнать о вас. Где вы работаете? Я так давно не была в театре: к вечеру устаю, постарела да и страшно... Но с удовольствием пойду посмотреть на вас. Я до сих пор вспоминаю вашу дипломную работу, вашу Золушку. Мне казалось, что после Жеймо, никто не сможет хотя бы сравниться с ней, но вы, Маша, показали мне Золушку другой, менее наивной, но не менее прекрасной, и более стойкой... Я все потом думала, как вам это удалось...
- Да очень просто, Анастасия Ивановна, я играла себя, то есть то, чем я казалась себе... - я запуталась. Мне так приятно было это воспоминание! Я ведь не напрашивалась на комплимент, но теперь вышло, что сама же этот комплимент подхватила.
Однако меня еще и другое мучило: как я скажу Анастасии Ивановне, что работаю в ресторане, пою куплеты и задираю ноги. Впрочем, я вспомнила про елки и обрадовалась.
