– Мгм, – промычал Атти.
– И все же было решено послать корабль в полет, коль скоро он был построен. Четыре человека, составлявшие его экипаж, были единомышленниками. Тайно сговорившись между собой, они нарушили полетное задание. Вместо того чтобы пять лет лететь к ближайшей звезде, а потом столько же обратно – и больше никогда не полететь к звездам, и состариться на планете, ставшей им ненавистной, – они направили корабль к черной дыре, незадолго до того открытой в окрестностях того солнца, что давало свет их миру. Черная дыра – это такая звезда, которая не испускает света. Понимаешь, была гипотеза, что, нырнув в черную дыру, можно выскочить совсем в другой вселенной… пусть даже без шансов вернуться назад…
Барини перевел дух. Всмотрелся. Мальчик спал, утомленный скучной сказкой, и тихо посапывал. Хорошо.
Стараясь не стучать каблуками, князь подошел к стрельчатому окну. Сквозь мутное стекло (освоят ли здесь когда-нибудь качественное стекловарение, черт побери!) едва можно было разглядеть островерхие крыши Марбакау, редкие огоньки в окнах и факелы стражи на башнях цитадели. А на севере разгоралось зарево – строго по плану, в назначенный день и час.
Горел храм Водяной Лилии.
Ар-Магор напоминал громадный фурункул. Сдави его посильнее, скрипя зубами от боли, – лопнет и потечет. Так казалось. Да так и было на самом деле, вот только сдавить как следует не удавалось вот уже два месяца.
Столица Империи, город-громадина. Как три Марбакау, даже больше. Никем не осаждаемый в течение целых поколений, он выплеснулся за городские стены, оброс предместьями. Еще до подхода унганской армии все они были выжжены дотла на полет арбалетной стрелы. Как всегда в таких случаях, обывателей побогаче пустили в цитадель вместе с их скарбом и, главное, обреченной на съедение домашней скотиной, а лишенных крова бедняков прогнали прочь, не слушая жалоб. Готовясь к драке не на жизнь, а на смерть, разленившийся город-боец встряхнулся, избавился от балласта, расчистил место, где так удобно отстреливать атакующих на выбор, а сам уполз за стены и ощетинился, как еж. Подойди-ка!
Барини и не помышлял штурмовать Ар-Магор с ходу. Ополченцам он приказал рыть траншеи, таскать мешки с землей на брустверы орудийных позиций, строить землянки, копать ямы под отхожие места. Со стен гулко бухали крепостные бомбарды, гудели в небе видимые в полете каменные ядра, шлепались, брызгая землей. Иной раз после орудийного выстрела прилетала туча камней или целая стая стрел, и кто-нибудь вопил от боли и смертного ужаса, обнаружив в своем животе зазубренный наконечник. Но через несколько дней заговорили осадные бомбарды Унгана, сбивая со стен артиллерию защитников города, а когда сбивать стало практически нечего, Барини распорядился начать ломать стены и толстым пальцем сам указал на плане крепости места будущих проломов. Их было три. Удобных мест нашлось бы и больше, стены Ар-Магора проектировал явно не Вобан, но три – это в самый раз. Три пролома, три штурмовые колонны. Достаточно, чтобы заставить защитников города распылить силы, и в то же время не слишком много, чтобы рисковать потерять управление собственными войсками.
Но пусть крепость проектировал и не Вобан – стены ее были сложены на совесть. Они крошились под ударами железных и каменных ядер, но уступали каждому удару столь малую толику, что хоть плачь, хоть рычи зверем. Не плача и не рыча, Барини снял опалу с Дагора, вытребовав в обмен на возвращенную милость всю городскую артиллерию, весь порох и все ядра. Бомбардировка усилилась. Теперь по стенам работали лишь самые крупные бомбарды, а те, что калибром помельче, высоко задрав хоботы, метали ядра в город. Наконец один кусок стены рухнул. И тут пришла осень.
Дожди не прекращались сорок дней. Сырел порох. Траншеи и апроши залило водой где по колено, а где и по пояс. В землянках квакали лягушки и резвилась всякая болотная мелюзга, от клопов-ныряльщиков до тонких, как шнурок, водяных змеек, чей укус вызывал мучительную болезнь. Ничейная полоса земли между траншеями и стеной превратилась в черное клейкое месиво – особенно после первого штурма, на который Барини все-таки решился не столько из трезвого расчета, сколько от злости. Защитники Ар-Магора отбили штурм без особого труда – на подступах к пролому осталось лежать до трех сотен унганцев. Арбалетам и камнеметам дожди были нипочем.
Имперцы отказались заключить перемирие на сутки, и Барини в уме назвал их ослами. Ясно же, что неприбранные трупы, усеявшие раскисшую землю, начнут разлагаться, несмотря на холодные дожди. Это только вопрос времени. Моровой язвы захотели? Ну-ну.
Не сразу осознал он, что комендант Ар-Магора вовсе не осел. Иной на его месте пошел бы на перемирие с радостью, да еще постарался бы выторговать не одни сутки, а трое. Тянуть время в ожидании помощи со стороны – обычная тактика осажденных. Несомненно, в город просачивались обнадеживающие известия о скором подходе габасских, киамбарских, юдонских, магассауских войск. В какой-то мере эти известия соответствовали истине.
Но комендант давал понять: защитники города не нуждаются в поблажках. Они готовы драться в любую минуту. Насмерть. Им не о чем разговаривать с еретиками. Игра идет всерьез. Пощады не будет.
При таком коменданте не было и не предвиделось никакой пользы от заблаговременно проникших в город агитаторов. Те из них, кто не корчился сейчас в пыточных подвалах, по-видимому, затаились, дорожа шкурой. В этом мире инстинкт самосохранения пока еще перевешивал приказ господина. Еще работать и работать было над этим миром.
А дождь все лил. Кисло воняли кожи, прели камзолы и плащи, порты да подштанники. Все воняло. По ночам солдаты дрожали у едва чадящих костров, ругая сырость, холод и упрямство осажденных. Начались лихорадки и кровавый понос. Настроение падало. Лучше других держались наемники, но и им прискучила такая война.
Зато князь развил кипучую деятельность. Несмотря на распутицу, подвоз его стараниями почти не пострадал. Конные были разосланы по окрестностям – ловить синих от голода бедняков, волею войны ставших нищими бродягами. Их толпами сгоняли к Ар-Магору и ставили на работы: дробить камни, мостить щебнем непролазные дороги, чинить пристани на Лейсе. Бежать ничего не стоило, и многие бежали, но многие оставались ради миски похлебки и двух грошей в день. Барини платил. Солдаты попусту не обижали – по всему видно, получили строгий приказ начальника, который очень не любит шутить. И некоторые бежали лишь для того, чтобы вскоре привести своих домочадцев, скрывающихся от войны в невесть каких буреломах. Прачка не нужна ли?.. Детишки могут хворосту натаскать, всего один грош, добрый господин… Моя жена славно стряпает, ваша милость, вы только испытайте…
