В этом все же было что-то непонятное, потому что я знал, что Берт не энергетик. У него, как и у меня, было общее инженерное образование. Мы, несомненно, нуждались в нем, чтобы отслеживать всевозможные энергетические траты. Каким же образом он мог обладать здесь властью и авторитетом?
Повернувшись, он сделал пару жестов сопровождавшим нас людям. Затем он написал мне:
«Не приближайся, чтобы не отвлекать этих людей. Больше половины из них — практиканты».
Это слегка прояснило ситуацию.
«Вы здесь, похоже, серьезно относитесь к образованию», — ответил я.
«Еще бы. Вскоре ты поймешь почему. Плавай, где хочешь, и осматривай, что хочешь, — ты достаточно разбираешься в этом, чтобы мне не следить за тобой, как за всеми остальными. Только не мешай операторам».
Я кивнул. В течение получаса я именно этим и занимался — осматривал всю панель управления как можно детальнее. С течением времени я понимал в ней все больше, причем этому способствовал, как ни удивительно, тот факт, что шкалы и контрольные переключатели обозначались обычными цифрами. Я не ожидал ничего подобного после того, как увидел их письменность.
Однако, к сожалению, числа на приборах находились в гордом одиночестве — к ним не добавлялось никаких единиц вроде вольтов или мегабаров. Несмотря на это, положение датчика на диаграмме, образующей контрольную панель, обычно помогало уяснить его назначение. Меньше чем через час я почувствовал, что вполне разобрался в этой системе.
Десять шахт вели вниз — к теплопоглотителям у источника тепла, являвшегося, предположительно, карманом магмы. Детали самих поглотителей не были ясно обозначены на схеме, но об установках, работающих на вулканическом тепле, я и так знал вполне достаточно. Однажды мне пришлось расследовать растрату энергии на Яве. В качестве рабочей жидкости там использовалась вода; на панели управления установки можно было с легкостью найти приборы, отвечающие за перегонный куб, в котором дистиллировалась морская вода, электролитические устройства, выделявшие из оставшейся соли щелочные металлы, и ионно-инжекционную подачу.
Конвертеров было десять, и все они выходили в обычный конденсор, который, похоже, охлаждался наружной морской водой. Конденсор не служил предварительным подогревателем для куба, и это показалось мне неэкономным. Без указания единиц на датчиках я не мог определить общую вырабатываемую мощность, но похоже, что она определялась в мегаваттах.
Я не замечал звука, о котором предупреждал Берт, — из-за костюма, вероятно. Воспользовавшись случаем, я слегка ослабил манжету на запястье между рукавом и перчаткой. Звук был: тяжелый гул, как у огромной органной трубы и, вероятно, обязанный своим возникновением той же физической причине. Он не был болезненным, но я не сомневался, что снять защитный костюм полностью было бы неумно. Я подумал, насколько близко мы находились к паровым тоннелям, которые и являлись источником этого гула. Мне также стало интересно, как же их обслуживают, но на тот момент мне пришлось обойтись без деталей.
Люди, прибывшие со мной и Бертом, держались подальше от панели управления, видимо, согласно его указаниям. Некоторое время они наблюдали за происходящим, но постепенно, судя по движениям рук, занялись беседой друг с другом. Они напоминали мне школьников, потерявших интерес к кино. И я снова удивился тому, что Берт мог отдавать приказания и даже выступать в качестве гида.
Сам он по прошествии нескольких минут перестал обращать на них внимание. Он махнул мне рукой, и я интерпретировал этот жест в том смысле, что он вернется через некоторое время. Он исчез из виду, а я продолжил исследование панели управления.
С этого момента девица со своими компаньонами по большей части таскалась вслед за мной, хотя они и не подплывали к панели и операторам так близко, как я. Похоже, моя персона интересовала их больше, чем проблемы инженерии. Я оправдал бы такой интерес со стороны девицы, а мужчины, видимо, просто ее сопровождали.
Наконец, я решил, что сделал все возможное, и начал думать, куда девался Берт. Спросить об этом я не мог — блокнот он забрал с собой, да и все равно бесплодность этого метода уже была доказана. Если бы среди моих спутников оказался хоть один, не присутствовавший во время предыдущей попытки, я, возможно, попробовал бы снова поэкспериментировать, но отсутствие принадлежностей для письма стало скорее не помехой, а вызовом. Свободное время вполне можно было использовать для того, чтобы начать знакомиться с местным языком жестов.
Я отплыл к дальней от панели стене — остальные следовали за мной — и начал что-то вроде урока языка по стандартному методу, описанному в художественной литературе. Я указывал на разные вещи, пытаясь добиться от них выражения соответствующих смысловых эквивалентов в виде жестов.
Было бы преувеличением сказать, что из этого ничего не получилось. Я даже не был уверен, поняли ли они, чего я от них требовал. К этому времени вернулся Берт. Мои компаньоны производили множество движений кистью и пальцами в мою сторону и по отношению друг к другу, но я не мог сказать, были ли это названия предметов, на которые я указывал, или символы тех действий, которые я производил. Вероятно, я упускал множество незначительных движений и жестов, но я ни разу не выявил ни одного движения, которое повторялось бы достаточно часто, чтобы его можно было воспроизвести. Такого разочарования я не испытывал с тех пор, как… ну, в течение нескольких часов, по крайней мере. Может быть, в течение целого дня или больше.
Когда Берт наконец вернулся и увидел, что происходит, его снова охватил приступ «почти-смеха».
«Я тоже пытался так делать, — написал он наконец, — когда еще только появился здесь. Я считаюсь хорошим лингвистом, но продвинулся в этом совсем чуть-чуть. Не хочу показаться предубежденным, но не думаю, что этот язык можно изучить, если не начать с самого детства».
«Но ты, похоже, кое-чему научился».
«Да. Примерно пятидесяти основным символам, как я полагаю».
«Но ты же беседовал с этими людьми. У меня возникло впечатление, что ты указывал им, что делать».
«Да, я беседовал, но очень неловким образом. Мои несколько дюжин жестов включают в себя основные глаголы, но даже их я не могу воспроизводить хорошо. Три четверти этих людей не понимают меня вообще — и эта девушка из тех, кто понимает лучше всего. Их я понимаю только в том случае, если они очень медленно выполняют знакомые мне жесты».
«Тогда каким же образом ты оказался в таком положении, что можешь указывать им, как себя вести? И как этот факт соотносится с твоими словами о том, что здесь никто никому ничего не может указывать?»
