Полностью погруженный в ртуть, я мог перемещаться в ней и плавать. Пока я находился в неподвижности, то не ощущал ее присутствия: ни вызываемого ею гидростатического давления, которое - если бы существовало - тут же раздавило бы меня в лепешку, ни - что за этим следует - описанного законом Архимеда выталкивания вверх, которое бы выбросило меня на поверхность, как давление воды выталкивает погруженный в нее пузырек воздуха. Но малейшее движение, даже пальцем, тут же выдавало ее присутствие через оказываемое мне сопротивление - сопротивление, всегда пропорциональное резкости движения рукой или ногой. Наконец до меня дошло, что здесь перестал существовать вес ртути, то есть сила взаимного притяжения между нею и землей, но ее инерция, или же присущее всем массам свойство сопротивляться действующим на них силам, оставалась той же самой.
Я, все смелей, плыл прямо перед собой. Впрочем, может я и кружил на одном месте: отсутствие точки отсчета делало невозможным оценить преодоленное расстояние. Неожиданно мне встретилась темная стена. Я заплыл в какой-то угол. В потолке удалось нащупать круглое отверстие. Через него я выбрался наружу. Куда? Я даже задержал дыхание. Сдвинутая с люка крышка лежала сбоку. Я провел пальцами по поверхности, образованной шершавыми квадратными плитами. Затем ногами оттолкнулся от края отверстия и низко поплыл над чем-то, чего еще не было смелости назвать, пока не добрался до небольшого уступа. Здесь дорогу мне перекрыла низкая и округлая поверхность. Что это? Я начал перечислять по очереди: тротуар, поребрик мостовой, колесо с характерным узором на шине и, наконец, капот автомобиля... и рука, подвешенная над дверной ручкой. Сердце выскакивало из груди от возбуждения, вызванного необычностью открытий.
Возле автомобиля стояла статуя женщины в натуральную величину. Я оплыл ее несколько раз по кругу. Она окаменела с развивающимися волосами, в позе, выражающей готовность немедленно ступить на тротуар. При этом статуя касалась поверхности мостовой только одной ногой. Я водил по фигуре пальцами: на ощупь она припоминала статуи в комнате теней. Могло показаться, что она, как и те, абсолютно неподвижна и столь же массивна , как будто бы отлита из вещества, во много раз тяжелее свинца. Я проплыл несколько метров дальше: с другой стороны машины стояла статуя мужчины. На руках он держал маленького мальчика. Мужчина застыл в полуприседе, повернув лицо к небу. Ребенок обеими ручками хватал его за шею. Свободную руку мужчина протягивал к лежавшему на мостовой чемодану. Я не стал дольше задерживаться возле этой группы.
Я возвратился к первой статуе, переплыв к нему над крышей автомобиля, и приложил ладони к ее лицу. Трудно было не удивляться, зная, кто эта фигура, кого представляет. Так вот какой была Еза Тена, прежде чем увидела черное пятно, в тот самый момент, когда выходила из машины. Кольцо событий замкнулось. Со своим настоящим временем я был перенесен в ее прошлое, причем ее время (в том же прошлом), если и не полностью остановилось на месте, то было близко к такому состоянию. Для нее отрезок секунды, для меня более десятка минут - в этом была принципиальная разница, и все остальное могло вытекать именно из этого. Передо мной стояла спутанная замедленным временем женщина, дневник которой содержал описание нашей встречи в этом самом месте. Мне не нужно было видеть ее лица - все и без того совпадало. Я прибыл сюда в тот самый момент (никакая иная секунда в расчет не бралась), когда переполненная тревогой памятной ночи четвертого июня прошлого года она направлялась к входу в укрытие. Замкнулось одно из звеньев длинной последовательности причин и следствий. Теперь мне уже было известно, откуда статуи прибыли в комнату теней. Я дрожал от впечатления, осознавая силу чего-то, что едва-едва встретилось с моим воображением.
С чувством растущего напряжения, вызванного ожиданием желаемого довершения пока что неполного образа целого, я отплыл от Тены, нырнув в глубину территории залитой ртутью ночи. Здесь все было закрыто ею, погружено в ней вплоть до недостижимых краев: стены домов, столбы уличных фонарей, последовательность сбившихся на мостовой и баррикадирующих тротуары машин, а также пробегавшие когда-то между ними скрючившиеся фигуры людей - теперь же, застывшие холодные статуи, прикованные ко дну манекены, которых я гладил своими пальцами.
Я передвигался на ощупь, словно затянутый на дно озера слепец. Неужто я был настолько ошеломлен, что мысль, которая одна из первых должна была прояснить мрак моего незнания, посетила меня лишь сейчас? Ведь я все время плавал в... воздухе! Ни в какой не ртути, а в воздухе, наверняка для них прозрачном словно хрусталь, инерция которого была здесь умножена во столько раз, во сколько масса статуй была больше моей.
Плывя над самым тротуаром, раз за разом я сталкивался с различными помехами. Чаще всего это были застывшие в различных позах или фазах движения люди, иногда даже подвешенные в полете над плитами тротуара, видимо, задержавшиеся в прыжке, который как раз являлся следующим элементом их бега. Вот эти особенности познаваемого мною мира удивляли меня более всего. Не доверяя себе, я многократно проверял положение статуй, чтобы всякий раз убедиться в том, что подошвы их обуви иногда были оторваны от тротуара на приличное расстояние, и в то же самое время вся статуя, пускай и столь массивная, вовсе не падала, но неподвижно располагалась в пространстве, издеваясь над законами мира, из которого я вынес совершенно иной опыт. Наверняка, это был наилучший пример, иллюстрирующий разницу между массой и весом тела, но дай бог, если бы мои неприятности заключались лишь в подыскивании хороших примеров.
Всякое мое движение требовало от меня значительного напряжения всех мышц. В принципе, я плавал стилем, имитирующим движения пловца, ныряющего к самому дну бассейна. Но насколько же больше усилий стоило мне преодоление расстояния, раз в десять меньше, чем в бассейне! От преодоления сопротивления отбрасываемых за себя огромных масс превращенного в ртуть воздуха мышцы мои окаменели; мышечная усталость уже граничила с болью. Все чаще я останавливался, практически обессиленный, и поэтому решил возвратиться к отверстию.
И вот тут-то произошло то, что грозило мне с самого начала, но чего достаточно долго удавалось избегать: я заблудился. До сих пор я представлял себе, что мне легко удастся вернуться к люку, хотя бы держась поблизости от тротуара. Но несчастье заключалось в том, что я не мог его отыскать. Достаточно было слишком сильно отбиться ногами от головы какой-то статуи, и я повис в пространстве, не добираясь до следующей помехи. Я тут же повернул в сторону того места, откуда выплыл, только это было уже совсем иное место, и там я ни с чем не столкнулся. Я спутал направления и полностью утратил контакт с улицей. Чтобы хоть где-то отыскать какую-нибудь постоянную точку опоры, я кружил вокруг себя, спускался ниже и подымался выше, размахивал руками, ежесекундно разворачиваясь то в одну, то в совершенно противоположную сторону. И все без какого-либо результата: одинаково я мог приближаться к мостовой или же от нее удаляться.
