Кольцо его так поразило, что он не удержался и расскзал ей об этом. Антонии, конечно, было приятно. Правда, утром, что-то предчувствуя, она попросила его не ходить самому за кольцом, а послать кого-нибудь из слуг.
— Скажешь тоже! — возмутился он. — Чтобы твое кольцо доверить кому-то другому!? Hи за что!
А теперь…
— Ведь я ему говорила!.. Ведь говорила же… — заламывая руки, причитала герцогиня и, с ненавистью посмотрев на Чезаре, топнула ногой:
— Вон отсюда!
Камергер послушно поплелся к двери.
Нет! Стой! — приказала она.
Понурив голову, Чезаре остановился, дожидаясь ее дальнейших распоряжений.
— Кто его сопровождал? — процедила она.
— Наш Джулиано.
— Где он, этот хваленый забиянка и пройдоха? Я ему покажу!.. Какой же он тосканец?! Ко мне его!..
Джулиано, здоровенный детина, с хитрыми, как у черта глазами, ведающий охраной семьи Медичи, переминаясь с ноги на ногу, покорно ждал своей участи. Услышав гневный возглас хозяйки, он, не дожидаясь Чезаре, сам вошел в ее покои.
— Ваше величество, я виноват…
— Виноват?! — вскричала Антония и, вне себя, подскочив к тосканцу, шлепнула ладошкой его по щеке.
Шлепнула и… замерла. Ей стало не по себе. «Что я делаю? Возьми себя в руки. Негоже так распускаться», — отвернувшись от слуги, всегда рьяно выполнявшего ее приказы, она невидяще уставилась в окно.
— Как это случилось, Джулиано? — уже мягче, сквозь рвавшиеся наружу рыдания, просит она.
По-подлому, Ваше величество, — вытянувшись в струнку, докладывал тосканец. — Они нас там поджидали. Я потом догадался.
— Кто они?
— Кондотьеры прокуратора Вазари.
— Его взял Вазари? — уточняет она.
— Он, — подтверждает Джулиано, — по доносу антикварщика… Когда мы с синьором Бруно вошли в лавку, торговец попросил его подняться с ним наверх. Там, как он объяснил, лежало кольцо… Велев мне дожидаться у прилавков, синьор Бруно прошел за хозяином. Мне и в голову не приходило, что там его повяжут, а чтобы никто не видел, выведут через черный ход. Я почуствовал неладное, когда в зазор между занавесками, я увидел промелькнувшую тень торговца. Он явно прятался… Hе думал он, что я наберусь смелости подняться к нему… Я поднял его над полом и как надо тряхнул. Слугу его пришлось успокоить канделябром… Когда я тем же канделябром замахнулся на него, тут-то он мне все и выложил. Стал совать мне деньги полученные от синьора Бруно, а я заставил его отдать кольцо… Вот оно.
— Как же так, Джулиано? — рассматривая лежащий на раскрытой ладошке подарок Бруно, всхлипнула она.
— Я его проморгал, герцогиня… Я его и вызволю… У меня есть план. Только надо действовать без промедления…
Тосканец был прожженным плутом. Узнав, что его подопечный схвачен и увезен, он ничуть не растерялся. Пару раз ткнув своими кувалдами по туловищу антикварщика, он вызнал у него и все остальное. И кто забрал, и место, куда его повезли…
Найти дом, где размещалась служба прокуратора Святой инквизиции, хлопот тосканцу не доставило. Его знали все римляне. Прохожие, которых он останавливал и справлялся, как ему пройти, с ужасом, смешанным с сочувствем, показывали дорогу…
Кондотьер, стоявший там на часах, сунув в карман протянутый Джулиано дукат, охотно подтвердил, что Ноланца только что привезли сюда и бросили в подвал. Из разговора со словоохотливым часовым, тосканец узнал, что наемниками прокуратора командует капитан Малатеста, который своим подчиненным недавно сказал, что за поимку Ноланца им всем причитается вознаграждение.
— Я знаю вашего капитана. Он — лигуриец, а зовут его Пьетро, — уверенно говорит Джулиано. — Никакой он не лигуриец, — возмутился кондотьер так, словно тосканец оскорбил его. — Он из Мессины, сицилианец. А имя ему не Пьетро, а Даниэелле! — и с гордостью добавил:
— Он почти мой земдяк. Я родом из Реджо ди Калабрия. Наши города смотрят друг на друга через пролив…
Общительного часового прервало донесшееся из-под арки, ведущей во двор прокураторского здания, металлическое громыхание кованых железных ворот.
— Прокуратор! — преобразившись в одно мгновение в серую неподвижную статую, прошептал кондотьер.
Джулиано отошел от него к кромке мостовой. Выехав из-под арки, карета Вазари, остановилась напротив часового. В двух шагах от тосканца. Высунувшаяся из оконца рука властно поманила к себе стоявшего на часах солдата. Ожившая тотчас же серая статуя серым псом метнулась на зов хозяина.
— Слушаю, Ваше преосвященство! — гаркнул кондотьер.
— Передай капитану я к Его святейшеству, а потом к матери. Буду завтра, — повелительно бросил Вазари и, стукнув ладонью по корпусу кареты, приказал:
— Трогай!
Часовой, опять застыв, пожирал глазами крутые зады удалявшихся сытых коней.
— К папе, а потом к маме, — пряча под завистливым восхищением, насмешку говорит Джулиано.
— Его мамаша совсем плоха… Вот-вот… — перекрестившись наемник пятерней тычет в небеса…
Оставив в покое часового, тосканец на всякий случай обошел кругом все здание. Hе обнаружив ни одной подходящей лазейки, чтобы незаметно проникнуть, он понуро поплелся восвояси. Еще бы! Герцогиня разорвет его. И поделом…
«Что же делать, о Боже? Вразуми!» — молил Джулиано. И вдруг… замер. Его как озарило. Он стукнул себя по ляжке и опрометью кинулся домой.
…Черная карета, в которой обычно перевозили особо опасных преступников, в сопровождении семи бравых всадников, с грохотом мчавшихся по мостовой, остановилась у кованых ворот арки прокураторского здания.
— Именем Его святейшества! Отворяй! — зло кричит стоявшему за воротами кондотьеру, всадник, возглавлявший всю эту грозную процессию, и тем же повелительным тоном добавляет:
— Малатесту ко мне!
Малатеста вырос как из-под земли.
— Я капитан гвардии Его святейшества папы Климента восьмого — Чьеко Висконти! — представляется сердитый всадник. — Именем Его святейшества тебе велено выдать мне богомерзкого Ноланца.
— Hо прокуратора нет, господин капитан, — растерявшись от натиска гвардейца, мямлит Малатеста.
— Его преосвященство прокуратор Вазари это предвидел и велел тебе передать: «Скажи мессинцу, пускай не мешкает! Я спешу к матери!»
«Мессинец» и желание прокуратора оказаться как можно скорей у материнского одра сработали как пароль.
— Отворите ворота! — орет Малатеста, а потом приказывает:
— Привести Ноланца!
— Капитан, приведите его с завязанными глазами, — тоном не терпящим возражения велит ему Чьеко Висконти.
