— Здорово! — Новиков засмеялся.
— А что за книга? — спросил Володя.
— Это у Чехова. В сущности, вы делаете то же самое — только кожно-гальванический рефлекс заменили современными микромодулями.
— А по-моему, — сказал Володя, — прибор все-таки но лишен смысла.
— Приборы, приборы… — Резницкий горько усмехнулся. — Человек, окружив себя куполом техносферы, все больше порывает с природой. Не потому ли природа не желает отдать ему те инстинктивные знания, которыми так щедро одарила низшие существа? Вернуть надо утраченные инстинкты, вот что скажу я вам.
— Все-таки, — возразил Володя, — странно вы говорите, Сергей Сергеич. Без этой самой техносферы человек беззащитен перед природой. Ваш возврат к природе — это что же… конец цивилизации?
Резницкий поморщился.
— Только не надо меня пугать, — мягко попросил он. — Договоримся сразу, что цивилизация — процесс необратимый. Я говорю всего лишь об одном из ее направлений. Благоустраивая планету, создавая наилучшие условия для духовной и физической жизни, человечество не заботилось и не заботится о сохранении некоторых инстинктов. Чрезвычайно важных инстинктов. Мы перестаем доверять самим себе. К чему, когда есть приборы? — Резницкий навел на Володю обличительный палец. — Да что далеко ходить? Вот вы затеяли приборчик, которому хотите передоверить одну из величайших человеческих эмоций. Вы хотите взвесить, измерить и препарировать саму любовь!
Он даже задохнулся от негодования.
— Может, вы и правы, Сергей Сергеич, но ведь человеческий мозг в роли анализатора эмоций не очень-то надежная штука. Сколько ошибок, сколько несчастий…
— Да пусть ошибаются! — вскричал Резницкий. — Оставьте роду человеческому хоть это! Что это, к дьяволу, за жизнь без единой ошибки, вроде ответа первого ученика! Вы докатитесь до того, что предоставите приборам определять, где добро и где зло. Без позволения прибора вы пальцем не пошевельнете для спасения погибающего!
— Ну, это уж слишком, Сергей Сергеич, — сказал Новиков.
— Пожалуй, — согласился Резницкий. — Я сознательно преувеличиваю, чтобы вы поняли, к чему можно прийти, если не спохватиться вовремя.
Он потянулся к панели над столом, ткнул пальцем в одну кнопку, в другую — засветился экран, на нем возник безрадостный лунный ландшафт. Потом на экране поплыли коридоры и отсеки лунного городка — мастерские, обсерватория, пустой салон, по которому слонялся робот-пылесос, затем возник склад, забитый ящиками, и тут Резницкий остановил изображение.
Новиков невольно усмехнулся, глядя, как он манипулирует рукоятками и разглядывает ящики со всех сторон.
— Куда они задевали девятый? — бормотал Резницкий. — Тысячу раз им говорил… Ах, вот он!
— Сергей Сергеич, — сказал Новиков, — когда биофизик выключил экран. — Ну хорошо, человечество что-то там потеряло по дороге. Скажем, умение находить след по запаху. Но зато оно приобрело кучу новых инстинктов.
Теперь палец Резницкого устремился на Новикова.
— Правильно! Управление механизмами стало почти инстинктивным. Мы, не задумываясь, оперируем кнопками и педалями, которые стали продолжением наших рук и ног. Отлично! Но мы расплачиваемся за это потерей полезных природных инстинктов. Вот вы упомянули запах. Мы с вами различаем только самые резкие, сильные запахи. А для собаки окружающий мир — это прежде всего запахи. Приходилось вам видеть, как заболевшая собака плетется в поле и безошибочно выбирает нужную лекарственную траву? Снабдите таким обонянием химика — как упростит это его работу, сколько приборов он вышвырнет на свалку за ненадобностью! Мы забыли про свои природные анализаторы, разучились ими пользоваться. Включать их и выключать по своему…
Резницкий внезапно оборвал тираду и посмотрел на Володю.
Володя сидел в странной позе — он сильно нагнулся, упер локти в колени и обхватил ладонями голову.
Резницкий взял его за руку, тихонько отвел ее от головы, нащупал пульс. Володя выпрямился, глубоко вздохнул.
Увидев перед собой взволнованные лица, он слабо улыбнулся.
— Что с тобой? — сказал Новиков. — Переутомился, что ли?
— Не знаю… Да, наверно… — Володя покрутил головой и решительно встал. — Да ничего, все в порядке, — сказал он.
— Переволновался, — авторитетно заключил Алексей. — Ну, пошли спать.
— Надо еще место найти, — сказал Володя. — Сегодня все каюты забиты. Кончится когда-нибудь жилищный кризис на Луне?
— Вы, я слышал, летите с Шевелевым к Юпитеру? — спросил Резницкий.
— Да, танкерный рейсик, — небрежно ответил Новиков. — Зачетный. Сергей Сергеич, а что за ящики у вас?
— Для экспедиции Чернышева. Аппаратура для исследования биосферы населенных планет. Если таковые окажутся.
— Первая Звездная, — со вздохом сказал Володя. — Завидую вам, Сергей Сергеич.
— Можете не завидовать, я не лечу, — сухо сказал Резницкий. — Земные дела как гири на ногах.
— Чернышеву завидую, — медленно сказал Новиков.
— Земные дела… — повторил Резницкий. — Кстати, он только недавно женился, Федя Чернышев.
— Знаю, — сказал Новиков. — Пошли, Володя. Покойной ночи, Сергей Сергеич.
Они молча шли по коридору, думая каждый о своем. Тут по всему городку разлился пронзительный звон. Щелкнуло в динамиках общего оповещения. Раскатистый голос возвестил:
— Внимание! Выход на поверхность запр-рещен! Всем р-работающим на поверхности — ср-рочно в помещения! Солнечная хромосферная вспышка, восемь минут, готовность ноль! Повторяю, всем р-работающим на поверхности…
Динамики грохотали, многократно отражаясь от коридорных стен. Зашипели двери шлюзовых камер. Гул голосов, быстрый топот ног…
Володя остановился, схватил Новикова за локоть.
— Ну что? — спросил тот. — Долго будешь стоять?
Володя молча двинулся дальше, но теперь Новиков остановил его:
— Ты какой-то растерянный. Что с тобой происходит?
— Не знаю, — сказал Володя. — Да нет, ничего.
На этот раз условное лунное утро совпало с земным. Успокоившееся Солнце желтым диском стояло в черном небе.
Спокойно горели крупные звезды. Белый вымпел на мачте противометеоритной службы обещал на ближайшие двое “суток” полную безопасность.
Радий Петрович Шевелев вышел из главного шлюза со своим экипажем — Новиковым и Заостровцевым. Решили пешком пройтись “по хорошей погоде” до космодрома, чтобы там начать подготовку танкера к рейсу.
Новиков скорее плыл, чем шел: отталкивался от ноздреватой лунной почвы, плавно перелетал через какой-нибудь камень, мягко опускался, снова отталкивался.
