Наконец, я поднялся и вышел на улицу. В отдалении блестела серебром река. Вскоре я услышал, как шатаясь подошел Дег. Потом появился Куба и тоже остановился возле меня, рядом с юношей. Наверное, они ждали, что я что-нибудь скажу — поставлю заключительную точку. Видимо, это действительно было необходимо.
И тогда я заговорил:
— Это было величайшее свидетельство эволюции жизни на земле, — тихо начал я, обращаясь к самому себе. — Это был… мост в предысторию человечества. Но нам пришлось уничтожить его… Да простит нас Бог… — Я чувствовал, как горькое, мучительное волнение, охватывает меня.
Куба шепнул:
— Или мы или он, Мартин.
— Ну да, конечно. Разве это не любопытно, Куба? Я бы непременно погиб, если бы вы не пришли на помощь, друг мой… И все же, если выбирать между мною и Онакторнисом, то было бы лучше, чтобы погиб я… Я ведь всего-навсего человек. Он же был… чудовищем.
Дег и Куба тяжело дышали у меня за спиной. Я продолжал, закрыв глаза, словно отдаваясь во власть какого-то странного сна:
— Думаю, что у меня навсегда останется в душе чувство вины… и жалости. Однако, — добавил я, помолчав и думая о том, что без сомнения скажет мне Спленнервиль, — хороший журналист не должен усложнять дело.
Мы помолчали.
— Что же вы собираетесь делать дальше, Мартин? — поинтересовался Дег. — Напишете обо всем этом?
Я посмотрел на него. Глаза его лихорадочно блестели и в них была видна тревога. Я покачал головой.
— Нет, — сказал я.
Куба крепко сжал мою руку.
— Нет. Вы молодец, Мартин.
Спустя три дня мы покинули Марагуа на пароходе. Куба не отплыл с нами. Он передал со мной в Манаус длинный отчет губернатору провинции. Отчет был подписан так: комиссар Матиа Рентрерос. Куба остался ждать ответа. Мы попрощались, почти ничего не сказав друг другу. Пароход начал отходить от причала, и я почувствовал какое-то прямо-таки дьявольское волнение.
А Куба, стоя на причале, весело крикнул:
— Я пришлю вам барба амарилла на Рождество, Мартин!
Похоже, только в эту минуту я и вздохнул, наконец, облегченно. Да, так уж устроен мир, такова жизнь — улыбка, шутка, прощальный привет…
— Сами привезете ее, Куба, — ответил я, — только не забудьте револьвер!
Пароход шел по серой воде. Мы с Дегом продолжали прощально махать рукой до тех пор, пока Марагуа не стал таким, каким мы его увидели первый раз — призрачным и нереальным. Мы долго еще стояли и молча смотрели в ту сторону, пока городок не исчез, наконец, словно поглощенный джунглями.
"Полковник Джордж В. Спленнервиль, и директор".
Шеф ждал нас за большим письменным столом. Он был, как всегда, элегантен и свеж, уверен в себе. Полковник протянул нам крепкую, холеную руку и предложил сесть. Мы опустились в мягкие кресла. Он посмотрел на нас, улыбаясь и что-то бормоча, потом бумаги и глянцевые фотографии, лежавшие на столе.
— Огромная работа, ребята, — сказал он довольным тоном, — огромная. Блестящая. История про Анну — это же история века. Никогда не читал ничего подобного. Роман. Я уже уступил, — добавил он, — права на публикацию четырем журналам. Может быть, из этого сделают фильм. Вы сделаете… — поправил он, улыбаясь, — и мы заработаем немало денег, ребята. Да. Да, отлично, — и снова углубился в бумаги.
Мы находились в Нью-Йорке уже двенадцать дней. Запершись дома, я написал про все, что случилось с нами в командировке. Написал на одном дыхании, сходу, пока не заболела голова и не устали руки. Мы отправились искать доисторическое чудовище, подчеркнул я, а нашли чудовище наших дней — Фриско Мак-Анну. Я рассказал историю доктора Савиля, Кубы, Даалу, описал Марагуа, который неумолимо поглощали джунгли. Рассказал и про барба амарилла, и про пылающую живарию. Я упомянул обо всем и обо всех — кроме НЕГО.
Потом отправил рукопись и фотографии Дега полковнику. Он пришел в восторг.
— Гораздо лучше этой проклятой курицы, Мартин, — кричал он мне в телефонную трубку, — намного лучше. Тем более, что читатели все равно не поверили бы нам. История Мак-Анны в тысячу раз правдивее, живее. В сто тысяч раз.
Теперь я действительно почувствовал усталость и, кроме того, меня переполняла горечь. Я молча смотрел на Спленнервиля, который читал вслух отдельные фразы и повторял:
— Да, отлично… Это твоя лучшая работа… Ты у меня лучше всех пишешь, я уже говорил… Рози! — позвал он вдруг в микрофон.
— Да, полковник?
— Позовите ко мне главного редактора и…
Это был самый подходящий момент. Я поднялся и жестом остановил его.
— Прошу вас, полковник… — сказал я. Он недовольно посмотрел на меня:
— В чем дело?
— Подождите, пожалуйста.
— Ну? Что с тобой? Чего ждать?
— Подождите, пожалуйста, десять минут! — воскликнул я. Он посмотрел на меня, прищурившись:
— Ладно, Мартин, не сердись, Мартин…
— Я не сержусь.
— Ну да, я хочу сказать — не волнуйся. Рози, подождите, не зовите пока никого. Я скажу вам, когда нужно будет. И не беспокойте меня. — Он выключил микрофон и повернулся ко мне: — Ну, так в чем дело, почему ты не хочешь, чтобы они пришли? Все с нетерпением ждут встречи с вами… хотят увидеть вас, черт возьми! С тех пор, как вы вернулись, вы заперлись в своих четырех стенах, словно прокаженные!
— Я же работал, полковник, понимаете?
Он хлопнул рукой по столу:
— Работа, все время работа! Ну ладно… Так что же ты хочешь сказать мне? Это касается работы?
— Я хотел сказать… — заговорил я, но не знал, с чего начать. Я вдруг растерялся, однако продолжал:
— Есть одно дело, полковник
— Дело? Какое?
— Речь идет об Онакторнисе.
Полковник сделал решительный жест:
— Не будем больше вспоминать о нем, мой дорогой. С точки зрения журналистики это отработанный материал. Совершенно отработанный. Старый Гростер, — продолжал он, немного подумав, — хотел поиграть с вами, позабавиться… Словом, Мартин, я доволен твоей работой. Можешь поверить мне.
Он продолжал что-то говорить, а я достал пакет и положил его на письменный стол. Он сразу умолк. Нахмурился. В глазах его мелькнула тревога, когда он перевел взгляд со стола на меня.
— Что это? — спросил полковник.
— Посмотрите.
Шеф немного поколебался, потом развернул пакет.
Он кусал губы, глядя на перо и коготь, которые я привез. Коготь был измазан черной, запекшейся кровью. И я опять почувствовал этот невыносимый запах, а Дег побледнел и сжал ручки кресла.
Прошла наверное целая минута. Спленнервиль медленно поднял на меня глаза. И я прочел в них немой вопрос.
