— Ну, иди!
— Хорошо… Сейчас, — лепетал я, не двигаясь с места.
— Завтра в это же время… Ладно?
— А почему не сегодня?
— У нас плохая дверь. Когда открываешь, все слышно.
— Я залезу в окно… Идет?
Фрося отрицательно покачала головой. Потом вдруг опять обвила меня за шею и… Но хватит об этом. А то читатель, не бывавший на других планетах, может черт знает что подумать. Что касается науки, то для нее, как я полагаю, это не представляет никакого интереса. Как бы ни ласкались, ни целовались жители разных планет, результаты, я полагаю, всюду одни и те же.
Собственно, на этом праздник кончился. После обеда, как я заметил, каждый здешний житель занялся своим делом. Одни гоняли футбол, другие подались на озеро Песчаное удить рыбу, третьи включили телевизоры.
Идя по улице, я смотрел вверх и старался представить, что сейчас делается у нас на Земле. Отсюда, с этой планеты, она казалась маленьким шариком, затерянным в беспредельном космическом пространстве.
Где-то на этом шарике и совсем уж ничтожная по своим размерам деревня, почти такая же, как и та, по которой я сейчас шагаю, и чем-то дорогие мне люди.
И там и здесь… Фантастика, не правда ли? Помню, в детстве я иногда ложился в степи на спину и долгодолго смотрел в небо. Кругом стрекотали кузнечики, бесшумно порхали бабочки, вообще было как-то сладостно-покойно, как бывает лишь в детстве, а я смотрел и без конца задавал себе один и тот же вопрос: «А что там, дальше?» Мысленно я преодолевал огромные расстояния, которые невозможно выразить цифрами, но конца все не было и не было, и я продолжал идти и идти, вернее — лететь, лететь, и все со словами: «А что там, дальше?» Тогда я не знал, да и никто еще не знал, во всяком случае, у нас на Земле никто не знал, что во Вселенной сто тридцать миллиардов планет с высокоразвитой цивилизацией, и есть даже планеты, похожие на нашу Землю. Впрочем, о том, что есть похожие, и сейчас достоверно знаю лишь я один, о чем мне и предстоит сообщить человечеству.
У меня даже дух захватило. Вселенная мне рисовалась чем-то обжитым, одомашненным, а разные высокоцивилизованные планеты — добрыми соседями, жители которых запросто ходят друг к другу в гости.
Сейчас, конечно, редкие смельчаки [5] отваживаются залететь слишком далеко. Но придет время — и оно не за горами, — когда подобные прогулки будут совершаться без всякой подготовки. Предъявишь профсоюзный или еще какой-нибудь билет с фотокарточкой и — бывайте здоровы! И не только мы, но и к нам. Чем они хуже?
Они ведь тоже высокоцивилизованные.
Кстати, насчет ста тридцати миллиардов… Думаю, Роджер Макгоуэн из Редстоуна (штат Алабама) дал маху. Вселенная беспредельна и безгранична. Выходит, и живых миров с высокоразвитой цивилизацией в ней тоже безгранично много, так много, что никакими биллионами и триллионами их не сосчитаешь. Я готов допустить, что укромный уголок Вселенной, где этих цивилизованных планет (а может быть, и высокоцивилизованных) не одна, а штук пять-шесть сразу, и находятся они одна от другой на расстоянии нескольких часов лета на хорошей ракете или на какой-нибудь летающей лампе…
А почему бы и нет?
Заглянув к себе на квартиру, я захватил часть записок, чтобы спрятать их в контейнере, и отправился в лес на корабль. «Надо посмотреть, все ли в порядке», — подумал я.
Выходя из дому, я увидел на периле крыльца конверт, исписанный знакомым почерком. «Почтальонша оставила, не иначе…» И хотя это было не совсем хорошо, даже совсем не хорошо, я взял письмо и сунул в карман. Писал-то здешний Эдька Свистун, то есть как будто я сам, выходит, и стесняться нечего, — так, примерно, рассудил я.
Уже в лесу я вскрыл конверт и прочитал письмо.
Эдька сообщал о том, что температура воды и воздуха колеблется от двадцати двух до двадцати восьми градусов по Цельсию. Не по Реомюру, а именно по Цельсию, я это крепко запомнил. Кормят ничего, грех жаловаться. Девчат тоже хватает, ухаживай, если хочется. Но он, Эдька Свистун, не позволяет себе, потому что ужас как скучает… Между прочим, почему молчит Фрося? Уж не случилось ли что с нею? «Вот так номер!» — подумал я. В самом конце сообщалось, что отдыхать ему, Эдьке, осталось три дня. В воскресенье утром он будет уже дома.
Я глянул на штамп. Отправлено письмо было вчера. Эдька писал его в то время, когда я сидел за его столом и торопливо набрасывал вот эти записки. «Хорошо, что письмо не попало в руки тетке Соне», — подумал я. Впрочем, хорошо было не только это. Я узнал и о важной Эдькиной сердечной тайне, и о том, что ждать его надо в воскресенье утром.
В лесу стояла тишина. Сырой мох слегка подавался под ногами. С берез и сосен свисали дождевые капли.
Они здесь намного крупнее, чем у нас на Земле. Вообще, как я уже заметил, здесь все крупнее, все-все.
И люди в том числе. Но это бросается в глаза лишь в первую минуту. Потом привыкаешь и перестаешь замечать. Редко-редко вспомнишь, что на Земле тебя считали верзилой, этакой колокольней Ивана Великого, а здесь ты как все грешные.
Наша, земная Фрося, например, коротышка. По сравнению со мной, разумеется. А здешняя достигает мне до плеча. Когда мы выходили из столовой, мне пришло в голову, что рост и некоторая худощавость и придают ее фигуре ошеломляющую стройность. Эта стройность подчеркивается одеждами. Хотелось идти не рядом, а несколько позади или сбоку, шагах в пятишести, чтобы держать в поле зрения всю фигуру.
Корабль был на месте. Он стоял, как исполинская стрела, нацеленная в небо. В здешнее небо, разумеется… Побродив вокруг и убедившись, что за мною никто не подсматривает, я нажал на потайную кнопку, и из верхнего отсека выскочила легкая нейлоновая лестница. Подняться на высоту для меня было парой пустяков. Закрыв за собой люк, я уселся в кресле, расслабил члены и закрыл глаза.
Кажется, впервые за последние четверо или пятеро суток я опять стал самим собой. Этот корабль представлялся мне частичкой Земли, родной планеты, и я испытывал сыновние чувства от одного прикосновения к нему. Я погладил, поласкал кнопку с надписью «Старт», подмигнул этой кнопке, как живому существу, и принялся упаковывать свои записки. Процедура эта заняла немного времени. Я выдвинул контейнер, как выдвигают ящик письменного стола, и сложил бумаги листок к листку.
Покончив с записками, я опять расслабился в кресле и поглядел в иллюминатор. Солнце близилось к закату. Неподалеку, примерно в полутора или двух километрах, кружили чайки и чибисы. Значит, в той стороне озеро, подумал я. Приглядевшись к окружающей местности, я решил, что это Бормушка, как у нас зовут… Странное название, не правда ли?
