«Они меня оставили на десерт, – рассеянно подумала она, – на десерт».
Где‑то рядом хрустнули кости.
«Господи, Кен, на что ты рассчитывал?»
Тяжесть исчезла с груди. Со всех сторон слышалось дыхание монстров.
«Думал, в аду есть надежда? Ты был слеп, а я... я все равно что слепа. Ты искал смерти, Кен? Или вообразил себя неуязвимым? Это я, пожалуй, могла бы понять. Я и себя когда‑то такой считала».
Странное дело. Никто не рвал ей глотку.
«Интересно, что их сдерживает?» – подумала она.
И открыла глаза. Здание УЛН поднималось в небо, словно она смотрела из могилы на огромное надгробие.
Лени села – в круге диаметром метра четыре, очерченном черными телами. Собаки, пыхтя, следили за ней, смирно сидя на задних лапах.
Кларк кое‑как поднялась на ноги. В голове гудело воспоминание о назойливом неслышном тиканье, только что воспринятом внутренним ухом. Оно было при первой атаке чудовищ и сейчас появилось. Ультразвук.
«Хеклер и Кох» валялся под ногами. Кларк нагнулась за ним. Тени со всех сторон напряглись, предостерегающе клацнули зубами, но не помешали.
Разбитый «Сикорский‑Белл» остался в пятидесяти метрах левее: толстая грудь и узкое брюшко расходились от сочленения под острым углом. В стене кабины зияла рваная обугленная дыра, словно изнутри вырвался раскаленный добела паразит. Кларк на шатких ногах шагнула к вертолету.
Собаки ощетинились и не сдвинулись с места.
Она остановилась. Повернулась лицом к черной башне. Стая расступилась.
Они двигались вместе с ней, пропуская и тут же смыкая ряды позади. Через несколько шагов пузырь дарованного Кларк пространства слился с другим, образовав продолговатую вакуоль длиной около десяти метров.
Перед ней в луже крови и кишок лежали грудой две туши. Из‑под ближайшей торчала неподвижная нога. Что‑то еще – темное, скользкое, со странными округлыми выступами – дергалось под окровавленным собачьим боком, похожее на уродливо раздутого паразита, вылезшего из потрохов хозяина и слабо пульсирующего рядом.
Оно сжалось. Картинка щелкнула, превратившись в окровавленный кулак, вцепившийся в мерзкую свалявшуюся шерсть.
- Кен!
Она нагнулась, коснулась кровавой руки. Та отдернулась, как ужаленная, скрылась под трупом, оставив после себя смутное ощущение какого‑то уродства. Груда падали слабо шевельнулась.
Лабин не порвал двух зверей на куски, а просто пробил в них смертельные дыры. Выпотрошили их позже, когда орда демонов рвала павших товарищей, деловито и беспощадно преследуя жертву.
Кен соорудил из трупов укрытие.
– Это я. – Лени ухватилась за шерсть и потянула. Скользкий от крови мех выскальзывал из пальцев. С третьей попытки центр тяжести резко сместился, и туша огромным поленом скатилась с Лабина.
Тот сослепу выстрелил. Смертоносная шрапнель разлетелась по небу. Кларк упала наземь, крикнула: «Это я, идиот!» и с ужасом уставилась на охранников, ожидая новой атаки. Но стая только дрогнула и по‑прежнему безмолвно отступила на несколько шагов.
– К... Кларк?
Он вовсе не походил на человека. Каждый квадратный сантиметр тела блестел от черной слизи. Пистолет в его руке дрожал.
– Это я, – повторила она. Знать бы, сколько здесь его крови. – Ты?..
– Собаки? – Он часто, нервно дышал сквозь стиснутые зубы, как испуганный мальчишка.
Она осмотрела конвой – ей ответили взглядами.
– Они отступили. Кто‑то их отозвал.
Рука престала дрожать, дыхание выровнялось. Кен натягивал на себя самообладание, одной силой воли перезагружая себя.
– Я же говорил, – закашлялся он.
– Ты?..
– Функционирую. – Он медленно встал, полдюжины раз скривившись и поморщившись. – Кое‑как.
Правое бедро у него было порвано, щека рассечена от подбородка до линии волос. Рана пересекала разбитую правую глазницу.
Кларк ахнула:
– Господи, глаз...
Он поднял руку, ощупал лицо.
– Все равно от него было мало проку.
Теперь стало ясно, почему рука казалась деформированной: не хватало двух пальцев.
– И рука... Кен...
Он сжал оставшиеся пальцы. Затягивающаяся мембрана еще не сошлась на обрубках, из них сочилась темная жидкость.
– Не так скверно, как выглядит, – хрипло сказал он.
– Ты истечешь кровью, ты...
Он покачал головой, пошатнулся.
– Повышенная свертываемость. Стандартная модификация. Идти могу.
Черта с два... Но собаки с одного бока подобрались ближе, с другой стороны отступили. Очевидно, остаться на месте им не светило.
– Ну что ж... – Кларк взяла его за локоть. – Нам туда.
– Не уклоняясь от курса. – Это был не вопрос.
– Да. Особого выбора нам не дают.
Лабин опять закашлялся, в углу рта появились крупные пузыри крови.
– Они нас пасут.
Большая черная морда мягко подтолкнула ее сзади.
– Считай это почетным караулом, – предложила Кларк.
Ряд стеклянных дверей под бетонным козырьком, официальный логотип Патруля Энтропии в камне над головой. Собаки образовали полукруг перед входом, тесня их вперед.
– Что видишь? – спросил Лабин.
– Наружные двери, за ними вестибюль длиной около трех метров. Там... посредине перегородки дверь. Только очертания – ни дверной ручки, ни скважины.
Кларк готова была поклясться, что раньше там ничего не было.
Лабин сплюнул кровью:
– Пошли.
Первая же дверь распахнулась от толчка. Они переступили порог.
– Мы в вестибюле.
– Собаки?
– Пока снаружи.
Стая выстроилась за стеклом, заглядывая внутрь.
– По‑моему, они не... О, внутренняя дверь открылась.
– Наружу или внутрь?
– Внутрь. За ней темно, ничего не видно.
Кларк шагнула вперед; оказавшись в полной темноте, линзы быстро адаптируются.
Лабин остановил ее, застыв, сжав в кулак пальцы, оставшиеся на покалеченной руке. Гранатомет твердо нацелил вперед. На изуродованном лице Кена застыло странное выражение, которого Кларк прежде никогда не видела: пылающая смесь ярости и унижения, граничащая с явной человечностью.
– Кен, дверь открыта.
Переключатель, щелкнув, остановился на «сверлильщике».
– Открыто, Кен. Можно просто войти.
Она тронула его за руку, потянула ее вниз, но тело Лабина застыло в яростном оцепенении.
– Я же говорил, – проворчал он, – разумнее в обход.
Рука с пистолетом развернулась на три часа, указав прямо на стену вестибюля. Бесполезные глаза смотрели вперед.
– Кен... – Кларк обернулась, почти ожидая, что стая, пробив стекло, оторвет ему руку. Но собаки сидели на месте, больше не вмешиваясь в течение драмы.
– Он хочет, чтобы мы шли прямо, – сказал Лабин. – Он всегда командует, всегда захватывает инициативу. А мы только и делаем, что... реагируем.
