– Я сделал знаки на паре других. Конечно, они вращаются, но их механизмы я найти не смог. Под этим городом скрыт какой-то древний фантастический мозг. Ему миллионы лет, а он продолжает работать. Может, это какой-то жидкий металл, в котором кружат элементы сознания. Это он вращает пилоны, управляет подачей воды, чистит улицы.
– И расставляет ловушки.
– И расставляет ловушки, – согласился Мюллер. – Но это для меня непонятно. Когда я пытался копать тут или под мостовой, я наталкивался только на землю. Может быть, вы, сучьи дети, археологи, сможете обнаружить мозг этого города? А? Есть у вас какие-нибудь предложения?
– Пока нет.
– Ты говоришь как-то неуверенно.
– Потому что не знаю. Я не участвую ни в каких работах в районе лабиринта, – Раулинс невольно неуверенно улыбнулся, сразу же пожалел об этом и услышал напоминание Бордмена по контрольной линии, что неуверенную улыбку предвещает, как правило, ложь, и в любой момент Мюллер может спохватиться. – В основном я работаю снаружи, – объяснил он Мюллеру. – Вел операции у входа. А позже, когда вошел, отправился прямо сюда, поэтому я не знаю, что за это время открыли другие.
– Они намереваются раскапывать улицы?
– Не думаю. Мы не так уж часто копаем, у нас есть специальная исследовательская аппаратура. Сенсорные приборы, зондирующие излучатели, – восхищенный собственной ложью и импровизацией, он более гладко продолжал:
– Археология когда-то была уничтожающей наукой. Например, чтобы исследовать пирамиды, их надо было сначала разобрать. Но теперь для многих работ мы используем роботов. Это новая школа, понимаешь? Исследование грунта без раскопок. Таким образом мы сохраняем памятники прошлого.
– На одной из планет какие-то пятнадцать лет назад группа археологов совершенно разобрала древний павильон – захоронение. И как они ни пытались, так и смогли собрать это здание вновь, так как никто не знал, по какому принципу оно было построено. Как ни пробовали его сложить, оно разваливалось. И это была огромная потеря. Я случайно видел развалины несколько месяцев спустя. Конечно, ты слышал об этом?
Раулинс об этом не знал. Он покраснел и сказал:
– В любой области всегда найдутся какие-нибудь халтурщики…
– Я не хочу, чтобы они приложили свои руки здесь. Я не хочу, чтобы они что-то уничтожили в лабиринте. Это не значит, что они это смогут, лабиринт хорошо защищает себя сам. – Мюллер небрежным шагом отошел от пилона.
Раулинс чувствовал облегчение по мере того, как расстояние между ними возрастало, но Бордмен приказал ему подойти к Мюллеру. Чтобы сломить недоверие Мюллера, необходимо было умышленно подвергать себя воздействию излучения. Не оглядываясь, Мюллер пробурчал себе под нос:
– Клетки опять закрыты.
– Клетки?
– Посмотри, вон там, на той улице.
Раулинс увидел нишу в стене здания. Прямо из мостовой торчало несколько прутьев из белого камня, постепенно изгибающихся и уходящих в стену на высоте около четырех метров. Таким образом, они представляли собой нечто вроде клетки. Другую такую же клетку, он увидел дальше, вниз по этой улице.
– Вообще-то, их штук двадцать, – сказал Мюллер, – расположены они симметрично по улицам, которые отходят от площади. Трижды с тех пор, как я здесь, эти клетки открывались. Прутья как-то входят в мостовую и исчезают. Последний раз, третий, это было позавчера ночью. Я никогда не видел, как они открываются или закрываются. Вот и на этот раз прохлопал.
– А зачем нужны эти клетки, как ты думаешь? – спросил Раулинс.
– В них держат опасных зверей или, может быть, пойманных врагов. Для чего еще нужны клетки?
– Но они открываются и теперь.
– Город все еще заботится о своих жителях. Во внешние зоны вошли враги, поэтому клетки ждут, готовые на всякий случай.
– Ты говоришь о нас?
– Да. О врагах, – в глазах Мюллера внезапно блеснуло параноидное возбуждение. Настораживающе быстро после холодного размышления наступил яростный взрыв. – Гомо сапиенс. Наиболее опасный и безжалостный, одно из подлейших созданий во всей Вселенной!
– Ты говоришь так, будто веришь в это.
– Верю.
– Брось. Ты посвятил жизнь благу человечества. Невозможно, чтобы ты после этого верил…
– Посвятил жизнь, – произнес Мюллер медленно. – Для блага Ричарда Мюллера.
Он повернулся к Раулинсу. Их разделяли шесть-семь метров, но сила излучения была такой, как будто они стояли нос к носу. Мюллер продолжил:
– Человечество, оно не беспокоило меня ни капельки. Я видел звезды и хотел ими владеть, считал себя богоподобным, одного мира мне не хватало. Я жаждал всех миров. Поэтому я выбрал себе профессию, которая должна была привести меня к звездам. Я тысячу раз рисковал своей жизнью, сталкивался со смертью, выдерживал фантастические перепады температур. От вдыхания удивительных газов у меня гнили легкие, и мне приходилось подвергаться восстановлениям. Я делал такие гадости, одни рассказы о которых способны вызвать рвоту у самого хладнокровного человека. Парни вроде тебя поклонялись мне и писали сочинения о самозабвении на службе для человечества! О моем ненасытном, неутолимом голоде знаний. А я тебе кое-что теперь объясню.
Я так же полон самозабвения, как Колумб, Магеллан и Марко Поло. Это были великие открыватели и путешественники, конечно, но при этом они искали и собственную выгоду. Так вот, выгода, которую я искал здесь, – и я хотел вознестись на высоту в сотню километров, хотел, чтобы мои памятники из золота стояли на тысячах планет. Знаешь поэму: «Слава для нас острога… то последняя слабость нашего разума» Милтона? Знаешь также этих ваших греков: «Когда человек слишком высоко поднимается, боги сбрасывают его вниз»? Да, я упал, и причем довольно жестко. Когда я проваливался сквозь облака гидрян, я чувствовал себя Богом. Черт побери, я был Богом! И когда я улетал оттуда, я снова им был. Для гидрян, как я думал тогда: «Останусь в их мифах, и они всегда будут рассказывать легенды обо мне, искалеченном ими Боге. Существо, которое проникло к ним и обеспокоило их настолько, что они должны были его обезвредить…» Но…
– Эта клетка…
– Позволь мне закончить! – Мюллер топнул ногой. – Ты понимаешь, в действительности я обычный паршивый смертный, который питал иллюзии насчет своей божественности, пока настоящие боги не позаботились о том, чтобы он получил соответствующую науку. Это они сочли нужным напомнить мне, что под пластиковым комбинезоном скрывается обросший шерстью скот, что в этом гордом черепе – звериный, животный мозг. Это по их велению гидряне использовали хитрую хирургическую штучку, наверное, одну из своих тайных заготовок, и открыли для всех мой мозг. Не знаю, сделали они это по злому умыслу или сочли, что должны вылечить меня от моего врожденного недостатка, то есть от невозможности показывать свои чувства. Чуждые нам создания. Вообрази их себе. Но они проделали эту маленькую процедуру.
