— Ребята, ну зачем вы говорите неправду? Ведь вы же взрослые люди и должны понимать, до чего меня интересует эта схема! Ведь я в жизни не мог представить ничего подобного, и мне просто необходимо разобраться. Вы говорите, что ничего не знаете, а аппарат, который меня так интересует, сейчас находится, между тем, Трофименко, в твоей квартире, и твоя бабушка, которая тоже, кстати, сказала мне неправду, угощает его владельцев на кухне пельменями.
— Откуда вы знаете? — с искренним удивлением воскликнул Петр. — Вы же в квартиру не заходили!
Лаэрт Анатольевич полез в карман и извлек маленькую плоскую коробочку, похожую на портсигар.
— Вот, — сказал он застенчиво, но все же с гордостью, — это моя недавняя работа — карманный интроскоп. С его помощью можно видеть сквозь различные непрозрачные преграды. Он пригодится, например, геологам, ведущим поиск полезных ископаемых. Вот, посмотрите…
Он приложил прибор к стене. Поверхность прибора осветилась, превратившись в сплошной экран, и на нем как бы сквозь какую-то дымку стало видно то, что происходило в соседнем классе. Там не было никого, кроме сидящих за одним из столов и о чем-то беседующих Аркадии Львовны и Марины Букиной. Видно было, что учительница биологии о чем-то взволнованно говорит, а отличница понимающе кивает. Правда, и Аркадия Львовна, и Марина были полупрозрачны, и сквозь их тела можно было рассмотреть уже почти непрозрачную дальнюю стену класса, сквозь которую, однако, с улицы пробивались солнечные лучи. Еще больше смутившись, Лаэрт Анатольевич выключил прибор.
— В общем, — закончил он скороговоркой и еще больше взлохматил себе волосы, — стены кухни квартиры, куда я приходил, выходят на лестничную площадку… Вы понимаете? Но мне, конечно, неудобно было возвращаться и уличать пожилого человека во… в неправде.
— Подслушивать и подглядывать некрасиво! — растерянно воскликнул Костя, не зная, что теперь говорить и как вообще себя вести.
— Я не подслушивал, потому что звуки прибор не фиксирует, и не подглядывал, а еще раз провел испытания, — смущенно возразил Лаэрт Анатольевич, но при слове «испытания» сразу снова стал похож на прежнего Изобретателя. Глаза его снова вспыхнули тем нетерпеливым и неистребимым огнем стремления к техническому созиданию, которое никогда не оставляло его, и он жадно стал сыпать вопросами:
— Так что вы теперь скажете? Для чего аппарат предназначен? Откуда он? С какой-то Международной выставки?
Костя не поверил ушам. Изобретатель, значит, ничего не понял? Костя даже растерялся. Вот, подумал он растерянно, до чего же люди, даже способные, бывают односторонними и как легко упускают главное. Все, что интересует Изобретателя, так это аппарат, потому что он не может постичь его схему, и это мешает ему жить. А между тем от его внимания ускользает сама необычность и загадочность ситуации, которая просто не может не броситься в глаза.
Петр Трофименко угрюмо смотрел в пол. Костя лихорадочно соображал, что делать дальше Можно было бы выскочить в дверь, броситься в квартиру Трофименко и предупредить Бренка и Златко, чтобы они искали новое убежище, если не хотят неприятностей с ходом истории, но дверь была закрыта электронным замком. Отказываться и отпираться тоже не имело смысла, потому что Бренк и Златко через какое-то время шагнут в свой двадцать третий век, исчезнут, а неприятности, с какими обычно связываются искажения истины в беседе с учителем, даже с таким, как Лаэрт Анатольевич, останутся. Получалось, что теперь выход был только один — чистосердечное признание. В конце концов, подумал Костя, может быть даже и Лаэрта Анатольевича удастся убедить, что с ходом истории шутки плохи.
Изобретатель нетерпеливо потер руки.
— Ну-с, — сказал он, — отпираться бессмысленно. Готов выслушать правду, какой бы невероятной и, быть может, горькой она не была. Возможно, вы познакомились с этими ребятами, а они, судя по всему, иностранцы, с целью выменять у них какие-то интересующие вас вещи? Так бывает, но мне до этого нет дела. Я должен во что бы то ни стало увидеть аппарат. Петр Трофименко обиделся.
— Еще чего, менять у иностранцев! Мне родители из Берега Слоновой Кости все что надо присылают. Только на той неделе получили посылку. Мне джинсы «Вранглер», а бабушке — «Левис», только они ей немного велики, ушивать придется.
Костя Костиков набрал в грудь воздуха. Пора было объясняться всерьез.
— Лаэрт Анатольевич, — начал он, — послушайте меня, пожалуйста! Как вы думаете: если интересующий вас аппарат с Международной выставки, то почему надпись на нем сделана на русском языке?
— Ну, может, он в экспортном исполнении, специально для нас, — ответил Изобретатель весело, потому что понял: сейчас он все узнает.
— А что означает «2261 г.»?
— Я думал об этом. По-моему, это марка.
— Вы, Лаэрт Анатольевич, ошибаетесь, — серьезно сказал Костя. — Это означает — 2261 год. Заинтересовавший вас маломерный блок индивидуального хронопереноса еще не выпущен. Вернее, пока не выпущен, потому что будет сделан только в двадцать третьем веке, в 2261 году. И ребята, которых вы приняли за иностранцев, тоже из двадцать третьего века. Так что вы напрасно не поверили Аркадии Львовне. У нас на уроке ботаники действительно были слышны их голоса, у них стабильность хронопереноса нарушилась, а потом исчез эффект кажущегося неприсутствия, это каждый из нашего класса подтвердит, хоть завтра спросите. А неправду мы вам сначала вынуждены были сказать, потому что нельзя же, чтобы все узнали, что среди нас есть люди из двадцать третьего века. Это может привести к изменению в ходе истории, так что мы надеемся, что все останется между нами.
Лаэрт Анатольевич покрутил бородатой и всклокоченной головой.
— Это надо на педсовет, — пробормотал он.
— Да вы послушайте, — продолжал Костя терпеливо. — Все это очень просто и только на первый взгляд кажется невероятным…
И он отмахнулся от Петра Трофименко, который, недоуменно глядя на него, пытался вставить что-то свое.
Минут через двадцать Лаэрт Анатольевич., лицо которого ежесекундно менялось, отражая всю гамму переживаемых им во время Костиного монолога чувств, ударил себя кулаком по лбу, вскочил и впился глазами в схему на экране.
Костя закончил:
— Только, теперь вы сами понимаете, об этом никто не должен знать.
— Конечно! Конечно! — воскликнул Лаэрт Анатольевич, блуждая взглядом по переплетению деталей на экране. — Теперь я, пожалуй, могу предположить назначение вот этого блока… это, наверное… м-да… но вот это, вот это… Впрочем, при аппарате должна быть инструкция… не может быть, чтобы ребятам доверили, пусть они даже из двадцать третьего века…
