В соответствии с орготским законом, которому каждый присоединившийся обязан следовать, я с восьмого часа до полудня работаю на фабрике пластмасс. Работа легкая. Я управляю машиной, которая из кусков пластика сваривает маленькие прозрачные ящики. К полудню устав, я должен обратиться к старой школе, которую изучил в Ротерере. Я рад тому, что не утратил умения собирать силы. Но ведь я выдержал лишь один день, а все тело болит у меня неделю! Месяц!
Ночью холодно. Сегодня вечером резкий ветер принес ледяной дождь. Весь вечер я думал об Эстре. Я написал длинное письмо сыну. Снова и снова ощущаю я присутствие Арека. Казалось, стоит мне обернуться, и я увижу его. Зачем я это пишу? Для сына? Мало хорошего принесет эта запись. Может быть, я пишу, чтобы писать на родном языке.
Хархарад Саоми. По-прежнему, по радио ни одного упоминания о посланнике. Интересно, понимает ли Дженли Ай, что в Оргорейне, несмотря на всю видимость публичности, ничего не делается публично и открыто? Машинисты скрываются за машиной.
Тайб хочет научить Кархид лгать. Он берет уроки у Оргорейна — хорошая школа, но думаю, у него будут затруднения.
Большой орготский набег вчера через Эй, сожженный Текенбар. Именно этого хотят и Сарф, и Тайб. Но чем все это кончится?
Слове, обратив утверждение посланника в йомештский мистицизм, заявил, что приход Экумена — начало правления Меше среди людей.
— Мы должны прекратить соперничество с Кархидом до прихода новых людей, — говорит он. — Мы должны очистить души перед их приходом, должны простить все акты насилия и объединиться без вражды, как братья в одном очаге.
Но как сделать, чтобы они пришли? Как разорвать круг?
Гирни Саси. Оболе возглавляет комитет, который собирается запретить непристойные игры в общественных кеммер-домах.
Вероятно, они похожи на кархидские хухуд. Слове против них, потому что они тривиальны, вульгарны и святотатственны.
Противостоять чему-либо — значит, поддерживать его.
Здесь говорят: «Все дороги ведут в Мишпори». Даже, если повернешься спиной к Мишпори и пойдешь от него, все равно будешь на дороге к Мишпори. Противостоять вульгарности, значит, неизбежно быть вульгарным. Нужно идти куда-то еще, нужно иметь другую цель. Только тогда пойдешь по другой дороге.
Еджей в зале Тридцати Трех сказал сегодня:
— Я неизменно выступаю против блокады экспорта кархидского зерна и против того духа соперничества, который вызывает эту блокаду.
Верно, но таким способом не уйдешь с дороги, ведущей в Мишпори. Он должен предложить альтернативу. Оргорейн и Кархид вместе должны сойти с дороги, по которой идут, и пойти в другом направлении. Они должны разорвать круг. Я думаю, Еджей имеет в виду посланника.
Быть атеистом, значит, укреплять бога.
Его существование или несуществование означает одно и то же в плане доказательства. Слово «доказательство» не часто употребляется Жанндарами, они не склонны общаться с богом, как с субъектом или доказательством веры. Они разорвали круг и освободились.
Знать, на какие вопросы нет ответа, и не отвечать на них — в эпоху напряжения и тьмы этого самого нужного знания.
Торменвод Саоми. Мое беспокойство увеличивается: по-прежнему ни слова о посланнике по радио. Даже сообщения о нем, которые мы делали в Эрхенранге, не повторялись здесь, а слухи, возбуждаемые нелегальным подслушиванием нашего радио и приносимые торговцами и путешественниками, по-видимому, распространяются крайне узко.
Сарф более надежно контролирует все линии связи, чем я думаю. Эта возможность отвратительна. В Кархиде король и кноремми могут неплохо контролировать то, что делают люди, но мало — то, что они слышат, и совсем не могут контролировать то, что они говорят. Здесь правительство следит не только за каждым действием, но и за каждой мыслью. Ни один человек не должен иметь такой власти над остальными.
Шуегис и другие открыто принимают Дженли Ая в городе. Понимает ли он, что эта открытость маскирует его, что скрыт. Никто не знает, что он здесь. Я спрашивал своих товарищей по работе на фабрике. Они ничего не знают и решили, что я говорю о каком-то сумасшедшем йомештском сектанте.
Никакой информации, никакого интереса, ничего, что могло бы помочь Аю или защитить его жизнь.
Жаль, что он внешне так похож на нас.
В Эрхенранге люди часто указывали на него на улице, потому что слышали о нем и знали, что он в городе. Здесь, где его присутствие хранится в тайне, его никто не замечает. Они, несомненно, видят его, как увидел впервые я: необычайно высокий, сильный, смуглый юноша, только входящий в фазу кеммера. В прошлом году я изучил отчеты врачей о нем: его отличия от нас глубоки, но не лежат на поверхности.
Нужно знать о них, чтобы увидеть в нем чужака.
Почему они скрывают его? Почему ни один из сотрапезников не упоминает его в своих речах или выступлениях по радио?
Почему молчит даже Оболе? Из страха?
Мой король боялся посланника, эти боятся друг друга.
Я думаю, что Оболе доверяет только мне, иностранцу. Он получает удовольствие в моем обществе (как и я в его) и несколько раз, отбрасывая шифгретор, откровенно просил моего совета. Но когда я советую ему объявить о присутствии посланника, вызвать к нему общественный интерес, он словно не слышит меня.
— Если глаза всего Сотрапезничества будут устремлены к посланнику, Сарф не посмеет тронуть его, — говорю я.
Оболе отдыхает.
— Да, но мы не можем так сделать, Эстравен. Радио, печатные бюллетени, научные доклады — все это в руках Сарфа. Что же мне, произносить речи на углу улицы, как фанатичному жрецу?
— Но можно поговорить с людьми, пустить слухи. Я проделал нечто подобное в прошлом году в Эрхенранге. Пусть люди знают и задают вопросы, а ответом на них будет сам посланник.
— Если бы только он вызвал этот проклятый корабль, чтобы у нас было что показать людям! Но пока…
— Он не вызовет корабля, пока не убедится, что вы действуете с добрыми намерениями.
— А разве нет? — воскликнул Оболе. — Разве я не уделяю много часов этому делу? Божья вера! Он ждет от нас, что мы поверим ему на слово, но не отвечает нам тем же!
— А должен ли он верить?
Оболе фыркнул и не ответил.
Он ближе к честности, чем любой правительственный деятель Оргорейна, насколько мне известно.
Олгетени Сасми. Чтобы стать высшим чиновником при Сарфе, нужно, по-видимому, проявить определенную глупость. Пример этому — Гаум. Он считает меня кархидским агентом, пытающимся лишить Оргорейн престижа, вовлекая его в грандиозный обман посланника Экумена. Он считает, что, будучи премьер-министром, я готовил этот обман. Клянусь богом, у меня были более важные дела! Он не способен понять это.
