– Да, Юрис Якобович, конечно! Это можно сделать очень быстро, у нас есть чистые колонии кишечной палочки, есть гетерозиготные дрозофилы разных линий. Надеюсь, через два месяца я смогу определенно сказать…
– Ничего себе, два месяца! – возмущенно выкрикнул кто-то.
– Быстрее не выйдет, у дрозофил поколения сменяются через две недели, а чтобы выловить рецессивные аллели, нужно не меньше трех поколений…
– А если ограничиться пробами на бактериях?
– Бактерии слишком просты… и наблюдать их неудобно… Конечно, с ними будет намного быстрее, но мы можем просто не заметить мутаций…
Альтманис поднялся:
– Так. Сотрудник Бойченко, прошу подготовить биообъекты для экспериментального полета. За два часа справитесь?
– Да.
– Хорошо. Иван Сергеевич, получаешь у Алексея Яковлевича контейнеры с образцами, инструктаж – и немедленно совершаешь вылет. В одиночку. С собой никого не брать.
– Простите, Юрис Якобович… – приподнялся Бойченко.
– Повторяю: никого. Это – приказ. Дальше. До окончания биоэксперимента инженеры должны подготовить необходимые запасы, материалы и имущество из расчета трехмесячного полета на семнадцать человек. Сотрудникам других групп приготовить к отправке все собранные материалы. Астрономам изготовить и упаковать копии снимков, спектрограмм и расчетов; начиная с этого момента все результаты наблюдений дублировать и готовить к отправке. Так. Гюльчехра Азизовна, – Альтманис повернулся к сидевшей справа Караевой, – вы как палеонтолог имеете определенные познания в биологии, так? Прошу помочь нашим биологам. Нужно получить заключение через семь суток. Все прочие сотрудники работают с астрономами.
– А как же подготовка к отправке? – вскочил Бойченко.
– В личное время. Ну и в паузах, если таковые случатся… Альберт Тамразович, надеюсь, вы сможете загрузить всех людей и использовать их наиболее рационально?
– Не беспокойтесь, уважаемый Юрис Якобович. – Улыбка Казаряна была многообещающей.
– Юрис, – спросил Глебов, – а почему именно семнадцать человек?
– Минимальный состав дежурной смены – два человека: пилот и инженер. Нужно иметь хотя бы две смены. Одним из пилотов, естественно, буду я. – Он опустил голову, сложил руки за спиной и прошелся по залу. Потом снова повернулся к экипажу и заговорил, но теперь голос его как-то изменился – стал мягче и, может быть, взволнованнее. – Я хорошо понимаю чувства, которые сейчас испытывает каждый. Да, всем хотелось бы вернуться домой на восемь лет раньше, несмотря на риск, связанный со сверхсветовым полетом. Но что поделаешь? Сейчас не шестнадцатый век, а мы не моряки с каравелл и галеонов. Для них главное было найти дорогу к новым землям и привезти оттуда добычу. А мы – ученые. Наша добыча – знания. У нас есть задание… Результаты астрометрии не менее важны, чем добыча геологов и биологов. А когда-нибудь они могут стать жизненно важными для всего человечества… Но я не чувствую морального права лишить вас всех нормальной, полной жизни человека Земли… – Он снова отвернулся. Долго смотрел на экран, как глядит иногда человек в окно, за которым темная дождливая ночь. Наконец добавил, не поворачиваясь: – Я не буду решать ни за кого. Пусть никто не чувствует себя связанным. Решайте каждый за себя. Времени на обдумывание – неделя. За эту неделю пусть каждый придет ко мне и скажет о своем решении. Все. Все свободны.
Иван принял один за другим контейнеры, которые подавала ему Валя Бойченко, махнул ей рукой и задраил люк. Включил инерцоид, отвел бот от «Кентавра», тщательно развернул на строго параллельный курс и щелкнул тумблером генератора. Он уже немного привык к внешним эффектам сверхсветового полета, которые не захватывали теперь все внимание и не отвлекали от мыслей…
«Чертов Юрис вывернул все дюже как-то коряво и несимпатично, хотя как всегда прав. Начальство и жена всегда правы… Вот же паразит, так все испортить! Какую штуку сделали, а он – задание, человечество… Тоже мне, большое дело – постоянная Хаббла! Та кого она печет? Ну пускай пятьдесят, или семьдесят, или триста, хоть и три – какая кому разница?! Та ладно, положим, есть разница. Пятьдесят или семьдесят – то один черт… Триста – значит, ни черта мы с Земли не можем мерить и, значит, ни черта не знаем надежно. А если, не дай бог, три, плюс если правда про старение фотонов, значит, галактики вообще не разбегаются, а сбегаются… Будь оно проклято, это ж страх подумать, что тут начнется, как они посбегаются!
Ладно, то с самого начала было понятно, что Юрис прав. Вопрос, кого оставить. Ну, деда забрать – пусть напоследок поживет на Земле как человек. Само собой, оставлять надо мужа с женой. А тогда – кто больше заслужил, если по-честному, Шура или я? Идея моя, от начала до конца. Зато теория его – не теория, допустим, но все расчеты. Сделал бы я без расчетов? Может, и сделал когда-то, только не скоро – пока режимы поймаешь наугад… А для чего сообщать на Землю? Чтоб скорее начать освоение галактики. А для этого сперва наладить испытания и производство. Пробьет Шура? Ни черта. Не тот он человек. А посчитать? Он, конечно, быстрее всех посчитает. Но если эту штуку показать в работе, любой грамотный посчитает. Само собой, Шуре они все в подметки не годятся, ну так возьмут числом… Так выходит, лететь надо мне. Только как это сказать Шуре? Инка на голову встанет. А Мария? Что она скажет?…»
Он спохватился, что залетит слишком далеко, и перебросил тумблер. На экране вспыхнуло Солнце. Иван проверил ориентацию бота, покачал головой и включил передний отражатель.
Мануш закрыла за собой дверь каюты и опустилась на диванчик.
– Алик… Ты только подумай: всего месяц – и дома! Я целый месяц буду гулять по проспекту Баграмяна, как девчонка! А потом на Севан поедем…
– Па-а-аслушай, дорогая! – вскипел Казарян. – Какой Севан, какой проспект? Ты понимаешь, что говоришь, а? Это они могут так говорить, геологи-биологи всякие, они свое дело сделали, везут, понимаешь, свой саксаул и свои булыжники! Да! Вот они сидят, пластинки проявляют – это они нам одолжение делают! – Он взмахнул рукой и забегал по каюте. – Ты понимаешь, понимаешь, а? Казаряну делают одолжение! Ладно, хорошо, Казарян не гордый, ему не тяжело спасибо сказать, Казарян умеет уважать людей! Но, между прочим, это Казаряна работа, а не геологов-биологов! Как это так Казарян бросит работу, не выполнит задания? Ты меня первая уважать перестанешь, я сам себя уважать перестану, я небритый ходить буду, па-атаму что постыжусь к зеркалу подойти, понимаешь…
– Ты говоришь «задание», да? А я говорю: моему отцу сейчас семьдесят девять лет! Моей матери семьдесят пять! Если мы вернемся через месяц, мы их застанем живыми, мы почтим их старость, сделаем ее легкой и светлой. А через десять лет? Застанем мы их через десять лет?
