– Ты говоришь «задание», да? А я говорю: моему отцу сейчас семьдесят девять лет! Моей матери семьдесят пять! Если мы вернемся через месяц, мы их застанем живыми, мы почтим их старость, сделаем ее легкой и светлой. А через десять лет? Застанем мы их через десять лет?
– Послушай, Мануш… Я глубоко уважаю Ованеса Петросовича. Я уважаю и люблю Веру Степановну, как родную маму люблю… Любить и уважать родителей – наш долг, да? Перед ними долг. А долг перед Землей, а? Мое дело – мой долг перед людьми. На кого я похож буду, если все брошу, а через десять лет прилетит Альтманис и скажет: «Да-арагой, успокойся, не переживай, я за тебя все сделал!» А что он сделает, а? Он не астрометрист, я астрометрист, понимаешь? Я! Может, самый лучший на Земле. Почему, думаешь, меня послали? А за меня работу будет делать Альтманис, да? Нет!
Он рубанул рукой воздух, уселся на диван, положив ногу на ногу, и отвернулся к стене.
– Альберт, дорогой… А дети? Петросик школу кончает, ему в университет поступать, а я здесь буду сидеть, да? Аветик в седьмой класс ходит, наверно, совсем хулиган, кто его воспитывает, бабушка с дедушкой, да? Он у них по головам ходит, я знаю!
Казарян вскочил с дивана.
– Что ты знаешь, что, а? Ему полтора года было, когда мы улетели, почему хулиган? По-моему, очень хороший мальчик…
– Ты ничего не понимаешь! Неужели непонятно, что дети – это мой первый долг перед Землей и перед людьми! – выкрикнула Мануш и на глазах у нее появились слезы.
Казарян взглянул на жену, открыл рот – и ничего не сказал. Снова заходил по каюте, но теперь медленнее, сунув большие пальцы за пояс. Остановился у стены, долго смотрел на картину, изображающую горный пейзаж с Алагезом на заднем плане. Потом протянул руку к рамке и повернул выключатель. Картина сменилась. Теперь это была взлетевшая над морской волной пена, сквозь которую просвечивались силуэты кораблей на рейде.
– Хорошо. Ты права – и я прав. Я не могу – и ты не можешь. Я понимаю твои мотивы и уважаю их. Уезжай. А я останусь. Ты тоже должна понимать и уважать мои мотивы…
Иван Товстокорый оставил в биолаборатории контейнеры и пошел в машинное отделение. Мария сейчас на вахте. Хорошо бы ее одну застать, чтобы поговорить спокойно. Он уже принял решение, и это его смущало – привык советоваться с женой, мнение ее уважал и считался с ним.
Но Мария была не одна. В пультовой собралась вся машинная команда, как они называли себя по старинке.
Мария сидела в кресле вахтенного перед главным пультом, только повернулась лицом к остальным. Виноградов шабрил зажатый в тисках вкладыш.
– Что, Саныч? – подошел к нему Иван. – Опять полетели вкладыши?
– Нет еще. Завтра полетят на втором агрегате. В третьем и пятом блоках.
– Опять третий… На него шабришь?
– Нет, на пятый. На третий у меня запас есть.
– Во сколько полетят?
– После четырнадцати – может, в полтретьего.
– Что машина говорит?
– Говорит, до четырех продержатся.
– Ладно, в двенадцать останавливаем второй агрегат…
Иван повернулся к Литвину, который ковырял паяльником в вытащенном из пульта блоке сравнения. Жена Литвина, Инна Ртищева, за соседним верстаком гоняла на стенде шестислойную плату.
– Ребята, а вы чего здесь? Был же приказ Казаряну помогать.
– Он нас во вторую смену поставил, – отозвалась Инна.
Шура молчал, и Иван снова остро почувствовал вину перед ним. Можно не спешить с разговором, но чем дальше, тем будет трудней. «Ох, – подумал Иван, – где б Серка взять, чтобы очи занять?…» Вздохнул – и решился.
Но тут Виноградов отложил шабер и, обтирая руки ветошью, заговорил:
– Ладно, чиф. Хватит уже друг другу нервы тянуть. Мы тут посовещались, пока тебя не было, и решили вот как: вы с Машей летите, мы втроем остаемся.
– А почему так?
– Ты полетишь, потому что надо людей доставить на Землю. Ты доставишь. И потом, – Виноградов ухмыльнулся, – в старину, когда инженер строил мост и по нему пропускали первый поезд, так инженер внизу, под мостом стоял… Ну, Мария – как говорится, куда иголка, туда и нитка. А что касается меня, так мне здесь интересней. На Земле я уже давно пенсионером был бы, а тут еще восемь лет возле дела похожу. Вот так.
– Ну, Шура не хуже меня довел бы бот…
– Хуже, – возразил Литвин. – А кроме того, я – хозяин реактора, я не имею права покинуть экспедицию, пока он включен. Да и не сладишь ты с ним, Сергеич.
– Ну, хлопцы-девчата… Сняли вы камень у меня с души, честно скажу. Я ведь тоже прикидывал, и у меня тоже так вышло, что лучше нам с Марией лететь, потому что…
– Ваня, – мягко остановила его жена, – хватит тебе уже. Все ж и так все понимают, хоть и не много от того радости. Лучше выдал бы ты по капелюшке тонизирующего…
– Ух ты, ну, если уж жинка говорит! Значит так, сотрудник вахтенный, приказываю выдать двести миллилитров для промывки эксцентриситета.
– Валюша, что там палочки, погляди, – виноватым голосом сказал Бойченко.
– Сам погляди, не перетрудишься. И вообще – что на них глядеть! Это же одноклеточные. Если мутация произошла, то она уже произошла, ее видно после первого деления.
– Значит, все в порядке?
– Что в порядке? – в голосе Валентины зазвучали рыдающие нотки. – Ты улетишь, я останусь – это называется порядок?!
– Валечка, ну что можно сделать? Ты врач, единственный на борту врач, ты не можешь оставить экспедицию. А экспонаты надо поскорее доставить на Землю – мы не знаем срока их жизни, не знаем, проживут ли они эти восемь лет в условиях повышенного тяготения, там все-таки в полтора раза меньше…
– Алексей, перестань выдумывать для себя оправдания! ты прекрасно знаешь, что растения спокойно переносят сотни и тысячи «же»!
– Земные растения! Потом, здесь нет магнитного поля, а на Земле, хоть и другое, все-таки есть. Наконец, это же пустынные растения, представь, если они приживутся на Земле, как можно будет двинуть вперед освоение пустынь…
– Что за чушь ты несешь! По-твоему, саксаул и кандым плохо приспособлены для пустыни? Их растет там ровно столько, на сколько хватает воды. Экологическая ниша заполнена! Подсади туда эту колючку – такая пойдет борьба за существование, кто кого!.. Боже мой, да неужели ты думаешь, что мне непонятны твои побуждения? Во-первых, ты хочешь, чтобы это первое растение с чужой звезды называлось твоим именем!.. Только не вздумай назвать его «колючка Бойченко», а то все решат, что это в честь жены!
– А хоть бы и так – что тут зазорного? То есть, я не имею в виду тебя…
– Хотя бы то, что не ты его открыл, а Виталий Красовский.
– Но я его первый описал!.. И, в конце концов, зачем это Виталию? Какая ему польза?
– А тебе какая? Ладно. Кроме во-первых, есть еще и во-вторых. Ведь ты просто хочешь сбежать от меня на десять лет! Ты бы никогда не решился порвать со мной явно и открыто – хотя это не повредит ни твоему реноме, ни карьере, сейчас не прошлый век, но тебе все равно надо быть высокоморальным на самый допотопный, академический манер… А тут – прекрасный повод на десять лет избавиться от надоевшей жены! Мужественный герой космоса, одинокий, не старый – тебе отбоя от баб не будет! И главное, никакой угрозы твоей свободе – как же, он ждет жену, которая когда-то там должна вернуться!
