— Связь с крышей?
— Еще нет.
— Готовьте приказ об увольнении Терещенко.
— До 24.00 Земли? — уточнила Нина Николаевна срок, в который бедный бригадир связистов навсегда покинет Шар: ей такие приказы были не впервой.
— Да, как обычно.
— Ясно. — Секретарша подошла к столу, положила перед Валерьяном Вениаминовичем бумагу. — Я справилась о грузах, которые доставлены на крышу Александру Ивановичу, вот перечень.
— Вы умница, Нина, спасибо. Как я сам не сообразил! — Пец живо потянулся к листку.
— И еще, Валерьян Вениаминович: бригаду Ястребова вертолетами доставили вниз, двух инженеров группы Васюка тоже. На вертодроме погрузили в автобус, чтобы развезти по домам.
— Уснули?
— Да.
Пец несколько секунд думал, до какой степени надо вымотаться, чтобы мгновенно уснуть в грохочущем вертолете. «А все Корнев: как сам двужильный, так и думает, что все такие». Секретарша ушла. Он углубился в бумагу. Радиолокатор дальностью до 800 километров с параболической антенной, телескоп Максутова, осветительные прожекторы, три бухты капроновых канатов, лебедки, аэростаты, баллоны с гелиево-водородной смесью, листы толстого плексигласа, аппарат газовой сварки, аккумуляторы, дюралюминиевые рейки и уголки, ящики с крепежными деталями… десятки тонн грузов! А еще продукты, мешки с песком… «Во всяком случае, теперь понятно, что он там сочиняет».
В динамике раздался голос секретарши:
— Валерьян Вениаминович, крыша дает связь! Переключить к вам?
— Конечно! — Пец повернул кресло к селекторному пульту.
На верхнем экране среди тьмы замаячило голубоватое пятно — сверху поярче, снизу тусклее.
— Алло, приемная, даю проверку разборчивости! — донесся из динамика высокий голос без обертонов; в нем от терещенковского баритона остался только украинский акцент. — Одын… два… тры…
Директор нетерпеливо нажал четыре раза сигнальную кнопку — знак, что звуки различаются нормально.
— Ясно! Даю импульсную синхронизацию изображения. Пяты-кратная… (У голубого пятна на экране наметились расплывчатые, меняющиеся скачками очертания — но и только; Пец нажал кнопку один раз: плохо). Даю десятыкратну… (Теперь ясно было, что пятно — это лицо, но чье — узнать невозможно, мелькающие черты накладывались, смазывали друг друга послесвечением; директор снова нажал кнопку). Даю двадцатку… — и на экране рывками, будто быстро сменялись фотографии, замелькало сосредоточенное, с резкими чертами лицо Терещенко: фас, полупрофиль, профиль, наклон головы… Электронное реле телекамеры на крыше теперь выхватывало для передачи вниз каждый двадцатый кадр развертки.
Это было приемлемо. Пец четырежды нажал кнопку. Захлопотанный бригадир взглянул наконец на свой экран, заметил директора:
— Алло, Валерьян Вениаминович, докладываю: связь установлена, на крыше никого нет.
— Как нет? — Пец даже приподнялся в кресле. — А что там есть?
— Докладываю: по краям площадки три лебедки. Он там, скраю, — аккумуляторы. Целый массив, в жизни столько не видел. Барабаны лебедок пустые, канаты тягнуться вертыкально вверх. И кабели от аккумуляторов туда ж… А шо вверху — не выдно, бо темно.
«Ясно, сейчас спустятся», — хотел, да не успел сказать Валерьян Вениаминович. Лицо Терещенко закинулось вверх:
— Ага, лебедки включились, барабаны накручують канат! Зверху щось опускаеться прямо на мэнэ. Отхожу к краю, показываю…
Из тьмы вверху показался сначала сноп прожекторного света, а за ним нечто, похожее… собственно, ни на что не похожее. Так мог бы выглядеть инопланетный корабль. На штрихах решетчатой конструкции держалось прозрачное, в форме шестиугольной призмы помещение, в котором находились освещенные серым светом люди и приборы; центр призмы занимал короткий толстый ствол телескопа Максутова. Решетчатую основу подпирали с боков сомкнутые в треугольник баллоны аэростатов. Другие три висели над сооружением на коротких канатах.
Все это скачками нарастало, снижалось. Ушли за пределы экрана аэростаты. Весь обзор заняла прозрачная кабина величиной с малолитражный автобус. «Вот на что толстый плексиглас пустил!» — Пец покачал головой.
В ту же секунду экран заслонило одухотворенное, осунувшееся и от этого казавшееся еще более носатым лицо Корнева. Скачками, в соответствии с выборочной разверткой оно меняло выражение с бесшабашно-раскаивающегося на умиротворенно-доброе, на вдохновенное, на весело-скептическое… И независимо от этого звучал-тараторил сдвинутый по частоте, обесцвеченный инвертированиями, но тем не менее его, корневский голос:
— Валерьян Вениаминович, я все понимаю! Я заслуживаю, и я признаю… Я рассчитывал успеть к этой комиссии — но всякие осложнения!.. Мы поднялись почти на два километра, Валерьян Вениаминович, представляете? И пусть Юра Зискинд не плачет и не боится, что мы перегружаем его малютку-башню. Вы же видите, мы не только не нагружаем ее, напротив — тянем вверх, как казака за чуприйу… А что мы там видели, Валерьян Вениаминович! Эти мерцания!..
Пец смотрел на экран и чувствовал, что не сможет сказать те горькие фразы, которые приготовил для Корнева, — и за партизанщину, и что он отдал его на заклание правительственному ревизору, спихнул на него всю текучку… Было приятно наконец увидеть и услышать Александра Ивановича — тем более что они соорудили такую штуку и поднялись в ней к ядру на два километра. «Ну что тут скажешь! А ведь врет, что рассчитывал успеть… Неужто действительно на два километра? Лихо! И зачем я так его понимаю, весь его душевный пыл и трепет! Вполне хватило бы служебных отношений».
— Мы вышли за предел, Валерьян Вениаминович, выше аэростаты не тянут. Полагаю, вам будет интересно узнать, что квантовая зависимость по всей высоте… Ты куда показываешь?! Ты куда… тебя что, соглядатаем послали — или связь держать?
Это Терещенко, спасибо ему, под разговор повел телеобъективом вдоль крыши, показал бок аэростата, алюминиевые перекрестия с кабиной-призмой над ними, лесенку, по которой Васюк-Басистов и заметно осунувшийся референт Валя осторожно спускали громоздкий куб. (Пец легко представил, как все было. «Александр Иванович, — приблизился скользящей походкой референт к налаживавшему что-то главному инженеру, — мне приказано выразить вам неудовольствие…» — «Ага, — ответил тот, — да-да, конечно. Ну-ка, подрегулируй тот упор… Так, хорошо. Взяли!» — и пошло.) Голос Корнева звучал за кадром, обещая бригадиру все беды. Директор нажал кнопку, привлекая внимание к себе. Лицо Корнева тотчас восстановилось на экране.
