Катрин откинула волосы юноши со лба, но никакой раны не обнаружила.
— Наверное, он просто контужен и скоро очнется.
Все это время Валленброк безучастно стоял, прислонясь к стене; сунув в рот обломок ароматки, он втягивал живительный запах — должно быть, нашел ароматку в кармане куртки. И вдруг он повернулся к Эйнару.
— Где ты взял пистолет?
Эйнар рукой указал на яму.
— Наверное, этот черный уронил.
— Дай сюда! — потребовал Валленброк. Эйнар, коротко взглянув на него, спросил:
— С какой стати?
— Дай! — повторил Валленброк.
Эйнар отвернулся с таким видом, словно разговор этот ему надоел.
— Я его нашел, и теперь он мой.
Валленброк злобно покосился на него, но промолчал.
За последние часы ситуация изменилась — и не в нашу пользу. Лишь теперь, когда мы смогли наконец задуматься и оценить обстановку, до нас дошло, насколько плохи наши дела. У нас больше не осталось концентратов, не было спальных мешков… Тряпье, которое мы на себя натянули, конечно, защищало нас от холода, но явно недостаточно. Холод и сырость проникали сквозь прорехи, пробирали до костей; ноги у меня нестерпимо болели от усталости, а потом совсем окоченели, так что я их больше не чувствовал.
— Здесь мы не выдержим и дня — без пищи, без сна. Спать я вам не советую, можно и не проснуться.
— Где мы? Боюсь, нам не найти дороги обратно.
— Я тоже.
— Как нам выбраться из этого лабиринта? Валленброк указал на лежавшего юношу.
— Он здесь ориентируется, он и поведет нас.
Голос его был тихим и невнятным, он все еще посасывал ароматную палочку; видимо, он уже успокоился и успел оценить и обдумать ситуацию. Мысль его продолжала непрерывно работать, решать проблемы, строить планы, разрабатывать проекты. Как много противоречивого уживалось в этом человеке: с одной стороны, природа наградила его незаурядным интеллектом, он отличался не только фундаментальными техническими знаниями, но и способностью критически мыслить. И вместе с тем он умел ценить прекрасное, неплохо разбирался в искусстве; не скажу, что мне нравилось, как он обставил свое жилище, но надо признать, это был солидный стиль. В конце концов, именно Валленброк в предвоенные годы возглавлял крупнейшие строительные проекты, где сочетались холодный расчет и размах, отвечавший тогдашней политике правительства. И вместе с тем кругозор его был ограничен, побудительные мотивы его деятельности — крайне примитивны, особенно эта безнадежно устаревшая философия власти и чести — столь же плоская, как и те призывы, которые мы по его приказанию передавали в эфир. Как я ни старался, я не мог уловить у него даже намека на простые и естественные человеческие чувства; в период своего обучения я особенно тщательно к нему присматривался, чтобы во всем, вплоть до мелочей, подражать ему. Единственным, к кому он испытывал привязанность, был его пес. Только сейчас я наконец-то понял, что Валленброк психически ненормален. Как бы он трезво ни рассуждал, ему были недоступны те человеческие побуждения, что делают нас людьми. Валленброку не хватало главного качества, которым должен обладать человек, взявший на себя ответственность за других: способности сострадать. Это было явное отклонение от нормы. Но этот ненормальный был единственным, кто мог вывести нас из тупика.
— Надо сматываться отсюда как можно скорей, сказал он. — Правда, я не думаю, что они нас ищут, похоже, победили черные, а они о нашем существовании даже и не подозревают.
Он по-прежнему стоял, прислонившись к стене. Но вот он. словно очнувшись, подошел к лежавшему юноше и похлопал его по щекам. По тому, как быстро на темном лице лежавшего сменились боль, удивление и тревога, было ясно, что тот приходит в себя. Вскоре юноша открыл глаза и удивленно огляделся — должно быть, свет наших фонарей ослепил его. Наконец он разглядел наши лица, белый цвет кожи… и медленно прикрыл глаза, словно не желая верить в жестокую реальность. Валленброк потряс его за плечо.
— Эй, давай-ка вставай! Мы тебе ничего не сделаем! Юноша смотрел на нас непонимающим взглядом. Валленброк попробовал заговорить с ним на других языках, но так же безуспешно.
Мы ломали голову: как же с ним объясниться, но тут юноша неожиданно заговорил сам, заговорил с легким акцентом, однако понять его было все же можно:
— Вы кто? Я вижу, на вас форма Объединенных армий, но оружия нет… Вы дезертиры?
— Не задавай глупых вопросов, — прикрикнул на него Валленброк. — Мы вообще не отсюда, мы… он запнулся, подбирая слова… — Впрочем, какое тебе дело, ты ведь все равно не поймешь.
Юноша весь дрожал, то ли от холода, то ли от страха.
— Вы взяли меня в плен? Что вам от меня нужно?
— Мы ничего тебе не сделаем, если ты окажешь нам небольшую услугу.
Юноша попытался подняться, мы помогли ему. Он держался за голову — по всей вероятности, он ушибся при падении. Как он ни храбрился, по всему видно было, что ему страшно.
— Предателем я не стану, — сказал он. — Делайте со мной, что хотите.
— Не надо громких слов, никто тебя не заставляет предавать, — сказал Валленброк и в нескольких словах объяснил, что от него требуется.
Мы обступили юношу и с напряжением ждали, что он ответит: от этого зависела наша судьба.
— Хорошо, — кивнул он, — я провожу вас до входа, а гам вы меня отпустите.
— Он может нам понадобиться и внизу, — сказал Эллиот. — Может, он знает и дорогу к складу — ведь у нас нет ни продуктов, ни батареек.
— Нет, — сказал юноша. — вниз я с вами спускаться не стану. Там, внизу, опасно, еще действует заградительная система: радарный контроль, световые ловушки, минные поля. Многие участки заражены радиоактивностью идешь и ничего не замечаешь, а через два часа помрешь. Если хотите, можете спускаться сами, меня ваши дела не касаются, но я с вами не пойду — лучше убейте меня на месте.
Юноша говорил с трудом, его покачивало, видимо. у него кружилась голова, так что приходилось его поддерживать. Однако слова его звучали ясно и твердо.
Мы ждали, что скажет Валленброк, и тот, не раздумывая долго, согласился.
— Договорились. Значит, ты нас ведешь. В какую нам сторону?
Юноша пошел во главе нашего небольшого отряда. Он уже окончательно пришел в себя, от слабости не осталось и следа. Он на удивление хорошо ориентировался в темноте, которую прорезали лишь несколько слабых лучей наших фонариков. Валленброк шагал за ним следом, а потом и все остальные.
От долгой неподвижности мы закоченели, и движение подействовало на нас благотворно. Вначале мы ступали неуверенно, часто спотыкались и скользили на обледенелых местах, но потом, разогревшись от ходьбы, зашагали бодрей.
