Еще одно рукопожатие, очень слабое — и он ушел, все так же кренясь влево, оставив меня размышлять не над тем, болен он или нет, а над тем, насколько он болен и к чему это приведет.
* * *
Как Джейсон сказал, так и вышло. В течение недели я переехал в небольшой меблированный домик, с виду столь же хрупкий, какими казались мне все флоридские строения. Досочки да планочки, вместо стен чуть ли не сплошь стекло — но не из дешевых.
Прямо с крыльца можно было ссыпаться вниз, к морю, да еще и мимо торгового участка. За это время я имел еще три беседы с доктором Кенигом, которому «Перигелион» явно не нравился, что не мешало ему проинструктировать сменщика с полной серьезностью и основательностью, передать ему медицинские карточки и познакомить со вспомогательным персоналом. В понедельник я уже принимал первого пациента, работника металлургического цеха, вывернувшего лодыжку во время игры в футбол на южном газоне компаунда. Медчасть оказалась явно перенасыщенной оборудованием для предстоявшего мне объема работы. Джейсон, однако, предвидел трудные времена, когда медицинская помощь в мире за воротами компаунда станет куда менее доступной.
Я понемногу осваивался. Выписывал назначения, кормил народ аспирином, просматривал истории болезней. Любезничал со своей приемной сестрой Молли Сиграм, которая утверждала, что я ей нравлюсь больше, чем доктор Кениг.
Вечером я возвращался домой и следил за молниями, которые мелькали меж туч, напоминавших громадные парусники, ставшие на якорь вдали от берега.
Я ждал, когда, наконец, объявится Джейсон, но его не было чуть ли не месяц. И вот однажды в пятницу после заката он появился без предупреждения, одетый по-простому в джинсы и футболку и вследствие этого скинувший лет десять со своего возраста.
— Подумал, дай-ка заскочу, — объяснил он причину прихода. — Не помешал?
Конечно, не помешал. Мы поднялись наверх и уселись на балконе с бутылками охлажденного пива. Джейсон снова принялся расписывать, как он рад меня видеть да сколь приятно со мной работать. Я, однако, прервал его словоизлияния:
— Джейс, кончай со своим словотворчеством. Это я, Тайлер. Не узнаешь?
Он смущенно засмеялся, и дело пошло на лад.
Мы пустились в воспоминания, и вскоре я уже спросил его о Диане. Он сообщил, что мало что о ней знает. Потом, когда мы начали по второй бутылке и воздух охладился, уже затемно, я спросил его, как у него дела в личном плане.
— Да какой там личный план. Дел по горло. Скоро первые посевные пуски. Скорее, чем пресса прогнозировала. И-Ди предпочитает оставлять информационный задел. Он почти все время в Вашингтоне. Клейтон за нами следит лично, мы пока у него в любимчиках ходим. Но из-за этого на меня сваливается всякая административная волокита, отнимает время от работы. — Он махнул рукой и смолк.
— Большая нагрузка, — посочувствовал я.
— Большая. Но мы все равно двигаемся, шаг за шагом, дюйм за дюймом.
— Джейс, на тебя в клинике ничего нет. У каждого сотрудника имеется карточка, кроме тебя.
Он посмотрел вдаль и нервно засмеялся.
— Что ж… Я пока предпочитаю в клинике не светиться.
— А доктор Кениг против этого не возражал?
— Доктор Кениг считает всех нас психами. Что недалеко от истины. Знаешь, что он ушел на круизное судно? Могу себе представить Кенига в гавайской рубахе, с улыбочкой пичкающего туристов граволом.
— Джейс, что у тебя не в порядке?
Он прищурился, глядя в темное небо на востоке. Чуть выше горизонта висела крохотная звездочка — разумеется, не астрономический объект, почти наверняка один из стратостатов его отца.
— Я действительно побаиваюсь, — почти прошептал он, — что сейчас, когда мы добились первых результатов, придется выйти из игры. — Он в упор уставился на меня. — Придется исповедаться…
— Здесь только мы двое.
И он рассказал о том, что его донимало. Спокойно, отстраненно, схематично, как будто боль и слабость значили не больше, чем сбои циклов автомобильного двигателя. Я потребовал провести диагностические тесты, пообещав не заводить на него историю болезни. Он согласился, и мы сменили тему, откупорили еще по бутылке. Наконец, он поблагодарил меня, пожал руку, возможно, несколько более церемонно, нежели следовало, и отбыл из дома, который снял для меня, и я остался в своем новом, незнакомом обиталище. Все еще беспокоясь о нем, я направился в постель.
Много я узнал о фирме от своих пациентов, особенно от ученых, более разговорчивых, чем проявляющие подчеркнутую сдержанность администраторы. Любили потолковать и члены семей персонала, постепенно оставлявшие страховую медицину, все чаще прибегавшие к услугам «производственного» медпункта. Я превратился в семейного врача, пациенты которого, лично столкнувшись с реальностью «Спина», относились к нему без страха, но с трезвой решимостью.
— Цинизм остается за порогом, — сказал мне один из специалистов. — Мы понимаем, насколько важно то, чем мы здесь занимаемся.
Меня это отношение не оставило равнодушным. Можно сказать, что я им заразился, стал считать себя одним из них, «винтиком механизма», работающего с целью расширения человеческого влияния в бурном вихре внеземных событий.
Иногда по выходным я ездил к космодрому Кеннеди, наблюдал за пусками модернизированных «Атласов» и «Дельт», с ревом взмывающих в небо с новых и реконструированных пусковых рамп. Были случаи поздней осенью и ранней зимой, когда Джейс отрывался от работы и ездил со мной. Ракеты несли простые ВКА разного назначения, разведывательные приборы, своеобразные глаза и уши человечества. Возвращаемые модули приводнялись в Атлантике или в солончаках западных пустынь, приносили новости из-за Барьера.
Меня впечатляла декоративная величественность пусков. Джейс признавал, что тоже смотрит на процедуру с пиететом, однако иного рода. Его забавляла релятивистская несообразность происходящего. Эти наши космические мошки, проткнув Барьер и проведя недели или даже месяцы в открытом космосе, наблюдая за удалением Луны и расширением Солнца, за разбеганнем звезд, возвращались на Землю в тот же (наш) вечер, падали в океан заколдованными кувшинчиками джиннов, содержащие во много раз больше, чем могли вместить.
Кувшинчики раскупоривали, дегустировали вино, причмокивали, хмурились, поднимали брови — и по коридорам и кабинетам фирмы проносились новые слухи: гамма-излучение возросло из-за каких-то пертурбаций в ближнем звездном окружении; Солнце, закачивая в Юпитер все больше излучения, выжало из его турбулентной атмосферы новые страты; на физиономии Луны появился обширный свежий кратер; сама же Луна более не смотрит на Землю недвижно, но медленно обращается вокруг своей оси.
