— Бона как! И что — кормит ремесло?
— А ты загляни в мой мешок, дозволяю.
Ксандр перегнулся с облучка, дотянулся до мешка, развязал и залез в него рукою. Вытащив пригоршню золотых и серебряных монет, ахнул.
— Похоже, не тем я всю жизнь занимался.
Бросил деньги в мешок, завязал его.
— Чего же с собой такие деньжищи возишь? Пустил бы в дело!
— Хотел пустить, часть уже потратил. Дом каменный в Пскове строил, да вот до конца не успел.
— Погоди-ка, недалеко от постоялого двора дом из белого пиленого камня стоит. Стены и крыша есть, но без окон. Твой?
— Мой.
— Хорошие хоромы будут. Я уже смотрел на него — красив и ладен, глаз не отвести. Я уж думал про себя — повезло человеку. А ты вон со мной из Пскова уезжаешь. Стало быть — не такой ты и везучий.
— Ага, белая полоса в жизни, потом чёрная. Тестя убили — отомстил, потом жена выгнала. Точно — неудачник.
— Не унывай, не вешай носа. Уныние — грех.
Так мы и ехали до вечера, разговорами скрашивая
дорогу. На ночь остановились на постоялом дворе.
Через три дня были в Великих Луках, а потом — Ржев, Можайск… К концу третьей седмицы мы въезжали в Москву. Ксандр сразу предупредил:
— Возьми свой мешок из саней и рот не разевай. В Москве народ шустрый — коня из-под тебя уведут, и не заметишь. Лучше бы её вообще проехать, пока не вечер.
Так и сделали, хотя это было непросто. Улицы узкие, кривые, народом запружены. Но Ксандр дорогу знал, и часа через три мы уже выезжали из городских ворот.
По Владимирскому тракту почти непрерывно тянулись сани, ехали верховые. Такой же поток шёл в Москву. Отстроилась Москва после пожаров, каменных домов много появилось, но и бревенчатых изб хватало. Новых, желтевших ошкуренными брёвнами до следующего пожара.
Мы отъехали вёрст на пять — ещё виднелись купола московских храмов, — как начало смеркаться. Вовремя подвернулся постоялый двор, где и заночевали.
Так, хоть и неспешно, но непрерывно двигаясь, к концу недели мы подъехали к Владимиру. Купец, завидев городские стены, встал во весь рост на облучке и заорал:
— Дома!
Мой Орлик от испуга аж в сторону шарахнулся, а Ксандров битюг только ушами запрядал и продолжал тянуть ровно. Наверное — дом чуял, конец дальнего пути.
Мы миновали городские ворота, где Ксандр заплатил мыто стражникам.
— Ну что, Ксандр, давай прощаться?
— Как «прощаться»? Не по-людски будет. Ко мне едем — покушаем домашнего, в баню сходим, а то я запаршивлю скоро, отоспимся. А там уж решай — что делать. Может, и я чем помогу.
Так и сделали.
Дом у Ксандра оказался хлебосольным. Жена встретила мужа радостно, меня — приветливо. Быстро собрала на стол, пока купец товары из саней в подклеть сносил. Слуга кинулся печь в бане топить, воду греть. Время провели за рассказами жене о путешествии, попутно подъедая угощение.
— Ты не налегай на еду, Юра. В баню сытым лучше не ходить. Вот помоемся, тогда и поесть от пуза можно, и выпить.
Вошёл слуга, объявил:
— Банька готова!
Я достал из своей сумы чистое исподнее, и мы отправились в баню. Банька приятно удивила: чистый предбанник, парная, моечная. Везде выскобленные до желтизны полки, чистота, запах дерева. Пахло распаренными вениками. Ксандр щедро плеснул на каменку квасом, и нас окутало облако пара, вкусно пахнущего хлебом. Я и сам люблю русскую баню, но Ксандра перещеголять было невозможно. Он лежал на самой верхней полке и кричал:
— Поддай парку!
А у меня от жара аж волосы трещали, хотя на голове войлочная шапка была.
Я сдался первым — выскочил в моечную, ополоснулся тёплой, а потом холодной водичкой, и уселся в предбаннике. А тут на столе — холодный квас и холодное же пиво в запотевших горшках, рыбка вяленая и копчёная.
Посидели, попробовали из обоих кувшинов, попотели, остыли, смыли в моечной пот — и в дом. Славно — в чистом белье, сам чистый до скрипа кожи, стол от яств ломится.
Мы ели и пили до полуночи, и ещё сидели бы, да глаза слипаться начали. Заметил Ксандр, что носом я клюю, и проводил в спаленку. Эх, благодать!
И утром никто не будил, спал до полудня. В доме тишина — дети не кричат, слуги на цыпочках ходят, жена на кухне посудой не гремит — хозяин вернулся!
Однако, как у Ксандра ни хорошо, а приживалкой жить не стоит, злоупотреблять расположением купца нельзя. Пора и честь знать.
Я обратился к Александру с просьбой посодействовать.
– С жильём помочь? Избу купить хочешь или на постой определяться будешь?
– Для начала – на постой.
– Найду, сегодня же и решим. Поживи, присмотрись. Понравится тебе город, глядишь – и останешься насовсем.
– Чего наперёд загадывать – время покажет.
– Верно.
Александр уехал и буквально через час заявился снова:
– Пошли жильё смотреть.
Изба оказалась неплохой, комната – просторной, дверь замыкалась. Окно выходило во двор, да оно, может, и лучше так. Приятнее на зелень огородную глядеть, чем на забор, что к улице выходит. Далековато от центра, правда. Зато дёшево: за проживание и обед – рубль в месяц. На постоялом дворе дороже выйдет. Хозяйка, бодренькая старушка Ефросинья – приветливая.
– Располагайся, барин. Мне не так скучно будет, опять же заработок.
Я отдал авансом рубль. Не приведёт меня Александр к мошеннице, человек он порядочный.
Вообще мне с людьми здесь, в средневековой России, везло. Были враги, разбойники, но их сразу видно было, никто не маскировался. Большинство всё-таки – порядочные, стержень у людей таких чувствовался, по вере и правде жили. Моральный климат другой, не то что в моё время.
Теперь главный вопрос – заработок искать, дело наладить, в нём купец мне не помощник – не тот профиль.
Для начала я решил познакомиться с самим городом, всё-таки я был в нём впервые. Старинный Владимир, бывший столицей русского княжества при многих князьях, тянулся вдоль Клязьмы и стоял на трёх холмах. Практически единственная длинная улица – Большая Московская, переходила в Дворянскую и тянулась параллельно Клязьме. Почти все церкви и монастыри располагались именно на ней. Обнесенный крепостной стеной, город имел несколько ворот, но двое из них меня просто поразили своей красотой – Золотые и Серебряные.
Я долго, почти как современный турист, ходил вокруг Золотых ворот. Золота на них не было, но три полосы меди, опоясавшие ворота, были позолочены, и под лучами солнца сияли, как золотые.
Я перекрестился на возвышавшиеся над куполами кресты надвратной церкви и пошёл по улице. Была она шире иных московских, однако большинство домов были деревянные. Множество маленьких улиц пересекали центральную и упирались своими концами в городские стены. Храмы, церкви и монастыри завораживали величием – незыблемая мощь, традиционная русская архитектура вселяли надежду на вечность седой Руси, твердыню её православной Христовой веры. Крепостные стены, выщербленные местами высоко над головой, как боевые шрамы свидетельствовали о былых жестоких штурмах города.
