— И как же? Ну-ка, скажите! Я же себя изнутри никак не осмотрю.
Пан Войслав поднял брови.
— А то, что пан у нас абластник, и заговоры устраивает против священной императорской особы.
— Чего?!
Тот смеялся еще громче, развеселившись на все сто.
— А что? Неправда? — Он вынул платок, вытер слезы, трубно высморкался. — Это же как быстро после губернаторского бала дела меняются! Чуть ли не малая Оттепель в воздухе. (Боже нас всех упаси!) В Харбине цены на зимназо и тунгетит на тридцать процентов вверх пошли. На тридцать процентов! Быть может, пан и об этом кое-что знает, гы? — Белицкий приятельски хлопнул по плечу, подмигнул. — Это, случаем, не пана делишки? — И он рассмеялся в третий раз.
Только правда была такой — я-оно это четко видело — что пан Войслав Белицкий эти слова за шутку совсем даже и не считает.
О планах великих, то есть, о власти человека над прошлым и будущим
Никола Тесла поправил снежно-белые манжеты, натянул перчатки поплотнее, с таинственной миной оглянулся через правое плечо, через левое плечо, после чего жестом престидижитатора извлек из фрачного кармана черный камешек и положил его на столе. Это был тунгетитовый револьверный патрон. Взяло его двумя пальцами. П.Р.М. 48. Тесла исполнил следующий жест — второй патрон стукнул по лабораторному столу. П.Р.М. 41.
— А-га! — Довольный собой, он набежал тьмечью на лице. — Поздравляю с днем рождения. — Серб подмигнул. — Я тут попросил Степана хорошенько.
— Я…
— Разве нет?
— Да и вправду. Откуда вы знаете?
— Кристина мне сказала.
Откашлялось.
— Ну, действительно…
— И сколько же это вам стукнуло?
Посчитало про себя, отнимая одну дату от другой, как всегда, изумившись простому результату.
— Двадцать четыре.
— А, un Enfant du Siècle[365] — усмехнулся Тесла.
Стиснуло патроны в ладони.
— Но что вас навело на такую мысль…
— Да как же, вы ведь сами просили о них.
— Просил?
— Позавчера ночью — не помните? Это уже когда мы поломали вешалки. Будто бы вам нужно — как же? — ага, «на всякий случай». Но я слышал страх! — Тесла поднял белый палец. — Я слышал страх!
Он говорил правду. Ничего подобного я-оно не помнило, ведь тогда Никола быстро заснул с головой на тунгетитовом зеркале, как же могло его тогда еще о чем-то просить? Но сейчас он говорил правду.
Так, но ведь тогда непрерывно бил Молот Тьмечи, разбивая на клочки всяческое прошедшее мгновение, еже до того, как то хорошенько замерзло. Выходит — я-оно просило Николу Теслу дать патроны к Гроссмейстеру — правда или фальшь?
— Merci, merci beaucoup, mais[366]… хмм, думаете, что мне они понадобятся?
— Вы же не избавились от револьвера.
— Нет. — Быстро глянув на двери (мастерская была пустая, все ожидали генерал-губернатора в главном вестибюле, под глобусом и фреской с летним пейзажем), быстро вынуло из-за пояса сверток и извлекло оружие. Гроссмейстер отбрасывал матовые радуги. Разломило его и подуло в пустые гнезда барабана. — Те агенты охранки, которым вы дали ледовое оружие… — Вставило патроны в цветочные бутоны. — На людей, особенно, в Экспрессе, он же ведь не был особенно пригодным. Вы что, и вправду опасались того, будто бы люты сами предпримут какие-то защитные действия против арсенала Лета?
— А вы так считаете, будто бы они и не способны мыслить или обороняться?
— Не будем шутки шутить. Ведь не для того же вы заказали эти револьверы.
— Потому что это была экспериментальная серия, еще до насосов Котарбиньского, даже перед идеей тунгетитора. И то, что при том вышло оружие против людей, более мощное, чем обычное…
— Тунгетитовая пуля бьет в лед — и что? Еще больше льда. Почему же, аккурат, против лютов…
— И все же, одного вы подстрелили.
Кончиком пальца коснулось вставленного в револьвер патрона.
— Доктор Вольфке пока что этого не исследовал.
— Чего?
— Поведения высокоэнергетического тунгетита в жидком гелии, в крови лютов. Точно так же, как существуют зимназовые холода с полной противотепловой симметрией — вот здесь, замок, барабан, ствол — так и соединения тунгетита… Я прав? Ниже нуля по Кельвину… Быть может, именно таков был ваш план уничтожения Дорог Мамонтов?
Снова сощелкнуло Гроссмейстера в единое целое. Инстинктивно подняло его на высоту глаз, глянуло вдоль змеиного дула. Рог указывал в самый центр таблицы геометрических свойств льда.
— Кстати, дорогой доктор, вы, наконец, измерили эти структурные постоянные? А то я бы и забыл.
Тесла забурчал что-то под нос на иностранном языке.
— Pardon?
— Известно, что люди различаются! — заворчал он. — Если измерить электрическое сопротивление тела одного и другого человека, то с относительно чувствительной аппаратурой всегда получишь разные результаты. А вот характер? Как измерить у человека характер?
— Но вы же понимаете, что я должен иметь эти данные до того, как отправлюсь за отцом. — Спрятало Гроссмейстера. — Проеду по льду тысячи верст с насосом Котарбиньского, а на месте окажется, что отец быстрее накапливает в себе тьмечь, чем насос успевает откачивать — и что тогда? Что самое паршивое, если правдой является то, что абаасы там могут расти и дозревать, сходя для этого, к примеру, ребенком на Дороги Мамонтов, тогда и постоянная теслектрической емкости от характера…
— Насос! — схватился с места Тесла.
Очевидность прошлась по тьмечи невидимой молнией.
— Он у вас имеется?
— Вчера…
— Где?
— А пожалуйста.
Он вытянул из под стола в своем углу под черными досками деревянный ящик, заполненный сверху всяким электрическим хламом, проводами, лампами, перегоревшими катушками, отодвинул все в сторону, показывая металлический тулуп керосиновой печки.
— Внутри?
— Под баком.
— Кабеля…
— На катушках.
— Как только разогреется…
— Я пробовал.
— Ах! Гениально! Никто и не заметит, температура в плюсе.
— И не рукояткой, а…
— Паром.
— Или же из аккумулятора тьмечи. Глядите.
Топот множества ног известил о прибытии важных посетителей. Тесла пинком задвинул ящик под стол, поднялся во всю высоту, вновь поправил манжеты. Вернулась мысль, что, может быть, было бы лучше незаметно выскользнуть и не афишировать перед графом Шульцем-Зимним знакомство с доктором Теслой, который, что бы там граф официально не утверждал, остается для него занозой; не колоть его еще и этим в глаза но, прежде чем успело подействовать по данной мысли, двери открылись и вступил инженер Яго, мрачный, словно градовая туча, за ним — пожилой охранник Степан и целая куча сотрудников Обсерватории, чиновников, казаков и инородцев в своих грязных шкурах, в центре же всей этой группы шествовал Франц Маркович Урьяш, вовсе даже не в парадном мундире.
