- Мне поручили разобраться с двоими, - Ник важно откинулся на спинку стула, достал зубочистку. - Их взяли только сегодня утром, полузамёрзших. Девчонка - молодая и, между прочим, прехорошенькая, - и мужик, лет тридцать. Этот скотина ещё пытался отстреливаться, но заряды в "бутузе" быстро кончились. А девчонку взяли в полусознании, с вывихнутой ногой. Впрочем, она быстро пришла в себя и уже через час из санитарного бокса её перевели в обычную камеру. Интересная, скажу тебе, девочка.
- Да? - Антон почувствовал, как всё внутри него так и напряглось. И чем же это она интересная?
Ник задумчиво скосил глаза в сторону, почесал за ухом.
- Хотел бы я и сам знать, - неожиданно признался он. - Но вот сам посуди: утром взяли её, утром же информация о ней ушла, как и положено, в банк данных - и уже через два часа поступил приказ лично от Эрмана подготовить отверженку к передаче завтра в руки ханкарским специалистам из Внутренней Разведки. Внутренняя Разведка, чтоб ты знал, - это нечто вроде нашего Департамента безопасности, имперский аналог, только значительно более мощный. Так вот, посуди сам - зачем Внутренней Разведке Уз, которая занимается исключительно делами внутри системы-метрополии Ханкара, наша отверженка?
Боясь выдать своё волнение, Антон прикрыл глаза веками. Сердце его бешено колотилось. Да, несомненно Ник говорил о Кассандре. О Кассандре - потому и схватилась сразу за неё ханкарская разведка. Правда, непонятно, как они вычислили, что это именно она, ведь ясно же, что допросы ничего не дали, поскольку Ник в полном неведении...
- Такая вот птичка, - сказал Ник, воздев для важности палец на уровень глаз. - А жаль, что придётся расстаться - завтра я бы и сам всё узнал.
- Как? - спросил Антон. Спросил и тут же вспомнил сам - на вторые сутки допроса следователям разрешается применять физические методы воздействия. В груди у Орехова похолодело. - Неужели вы и женщин пытаете? - он невольно собрал пальцами лежащую перед ним на столе бумажную салфетку.
Ники, впрочем, совсем не замечал его волнения. Или не придавал ему значения.
- Ты знаешь, старик, - доверительно проговорил он с некоторой превосходцей в голосе. Глаза его, бледно-жёлтые, кошачьи, хитрые, насмешливо смотрели в лицо Антона. - Однажды я подумывал предложить нашему шефу взять тебя к нам в Департамент - а, согласись, это не так уж плохо - работать в безопасности... Но вовремя останоивился. А почему, хочешь узнать? А потому что не годишься ты для нашей работы, понял. Мы - ассенизаторы общества. Чтобы не повторилась июньские сутки, когда миром руководила мафия, мы должны забыть, мужчина перед нами или женщина, старик или ребёнок, больной или здоровый.
Он всегда, Ники, был любителей пофилософствовать, и всегда его философия не нравилась Антону. Какой бы она ни была - о вырождении человечества под воздействием прогресса или об очищении общества такими вот методами.
- Ну положим, наш Департамент тоже не бирюльками занимается, заметил Антон.
- Вы - это совсем другое, - махнул Ники рукой. - У вас - мелкая рыбёшка, погоды она не делает и большой опасности не представляет. Потому и разрешается вам иногда быть сентиментальными и задавать подобные вопросы - я имею в виду вопрос про пытки. Нам - нет. Мы - люди - и так довели наше общество до такого бардака, что чуть не уничтожили самих себя, чуть не утопили себя в дерьме. Что же, теперь, когда пришли Узы и вытащили нас из сортира, и показали, как нужно жить, - что же, теперь мы свалим на них и чистку нашего сортира от дерьма, а сами примемся на стороне сентиментальными соплями утираться? Нет, брат, если мы хотим жить спокойно, сыто, без мрази под боком - нужно потрудиться, как бы не выворачивало при этом нас от отвращения.
Он одним махом опрокинул стакан донышком кверху, вываливая в распахнутый рот размокшие в компоте сухофрукты. Замечательная черта была в характере этого оперуполномоченного прохвоста Департамента безопасности приспосабливаясь каждый раз к новой, удобной на данный момент философии, проповедуя её с горящими глазами, он, действительно, и сам начинал верить в неё. Обретая тем самым внутренний покой.
- Ты говоришь "женщина"... - продолжал Ник, чавкая фруктами. - А знаешь ли ты, как ненавидит она нас. И ханкарцев ненавидит, и нас ненавидит... И всех людей тоже ненавидит, наверное. А хочешь, - он вдруг замер и вылупился на Антона весёлым бесовским взором, - хочешь, я тебе устрою встречу с ней? - он перегнулся через стол, и малиновые уши оказались совсем рядом от лица Антона. Хочешь? - ещё раз жарко спросил оперуполномоченный. - Сам убедишься в том, что я правду говорю.
У Антона спёрло горло.
- А тебе не влетит? - осторожно поинтересовался он.
- Мне? Влетит? - Ники вновь откинулся на спинку стула. Уши его уверенно алели. - Брось! Я же знаю, что тебе верить можно. Ты же далеко пойдёшь, старик. Далеко, дальше всех нас, понял. Я чувствую это, я знаю это. У Наместника прекрасные отношения с твоим тестем, лучше даже, чем с нашим шефом, господином Эрманом. А тесть твой всё сделает для свой дочери... Кому же ещё тогда верить, если не тебе?
И с застывшей улыбкой Ники качнулся на задних ножках стула.
- И тогда ты не забудешь, я надеюсь, старых друзей. Не забудешь бедного маленького опера из Департамента безопасности, который к тебе со всей душой. А? Который ради тебя готов даже рискнуть своим положением... Я же вижу, старик, что девчонка тебя заинтересовала, хоть и пытаешься ты это скрыть. Я много чего вижу, старик. Ну, соглашайся, пока я не передумал.
Антон впервые за весь разговор без опаски глянул на своего собеседника.
- Ну и хитёр же ты, Ник, - сказал он после некоторого молчания. - И толстое там уже досье у тебя на меня собрано?
Господин Журавский от неожиданности поперхнулся, отвёл взгляд.
- Я же говорил, ты далеко пойдёшь, - сказал он в сторону.
- Да и ты неблизко, - возразил Антон. И добавил, постаравшись вложить в голос как можно больше значительности: - Если я не остановлю...
И невольно он, глядя на меняющееся выражение лица Журавского, захохотал. Попал! Совершенно в десяточку попал! В самом деле, если Ники уверен в его, Антоновом, большом будущем, он просто не удержится, чтобы не начать собирать папочку с документиками. С самыми разными - листочек к листочку. Вот листочек с анкетными данными Антона Могуляна, где фамилия у него совсем другая. Вот листочек об отце, Якове Степановиче Орехове. Вот очень интересный листочек - оказывается отец Антона Могуляна был другом злейшего врага режима Фёдора Сабурова. А вот, заметьте, листочек с весьма примечательной информацией тайной встречей наблюдаемого объекта с захваченной отверженкой из банды Сабурова. А вот и подробное изложение их разговора. Оч-чень, оч-чень прелюбопытная, надо сказать, получилась у них беседа. Все листочки здесь. Так, на всякий пожарный случай. Чтобы не забывал Антон Могулян старых друзей.
А испугался Ники, ох как испугался. Вон как значительности поубавилось у господина старшего оперуполномоченного. Нельзя, никак нельзя ему отношения со мной портить.
- Не дрейфь, - сказал Антон, вставая из-за стола. - Я пошутил. А с девчонками твоими, отверженками, некогда мне, старина, сейчас беседовать. Своей работы навалом. Ну, бывай, жду вечером.
***
Дух перевёл он только тогда, когда вышел из столовой. Добрёл до собственного кабинета, упал за стол и несколько секунд сидел в полной прострации, уставившись, не мигая, в одну точку. Потом зачем-то включил компьютер, прошёлся по командному меню туда, обратно, туда...
Дикая непонятная тоска навалилась на него. Ну, Кассандра, твердил сам себе Антон. Ну и что, что Кассандра? Что мне до неё? Кто мне она? Случайная знакомая. Именно случайная и именно знакомая. И знакомы-то мы были, если разобраться, всего лишь несколько часов. Даже ни о чём толком не поговорили обстановка не соответствовала. "А у нас картошку ещё называют - Маленькая Земля..." - "Маленькая Земля? А где это - у вас? В Греции?.."
Эх, Сашенька-Кассандра, странница ты инопланетная, царица шемаханская, почему получилось так, что сидим мы с тобой в разных, столь непохожих друг на друга комнатах этого здания? Ты - в холодной подвальной камере предварительного заключения, я - в собственном кабинете на втором благоустроенном этаже. С кондиционером, суперновейшим компьютером, широким столом и мягким креслом.
Саша, милая Саша, зачем столько ненависти в твоём сердце? Помню я, как страстно рассказывала ты о далеитовых рудниках, о невольничьих лагерях, о лишённых родной планеты людях, о тоске, о безысходности где-то там, в глубинах космоса. А я, прильнув в больнице к радиодинамику, затаив дыхание и млея сердцем, слушал. И верил. Я сразу тебе поверил, несмотря на фантастичность рассказов твоих. Наверное, первым из всех жителей Резерва я тогда поверил тебе. Первее, чем даже Сабуров, хоть он уже и отдал к тому времени приказ об эвакуации в Пещеры.
Да, я поверил тебе... Помнится, даже спорил с Кириллом. О чём это мы спорили?.. Антон нервно потёр лоб, мучительно пытаясь вспомнить тот давний разговор в больнице. Июньское послеполуденное солнце, утихшие на время эвакуационные сборы, сваленные у подъезда тюки с больничным барахлом, ящики с медикаментами, птичий гомон в кронах деревьев, тополиные пушинки, заносимые ветерком в раскрытую форточку больничной палаты... Ноющая боль в уже начинающем заживать боку... "А ты нюхал когда-нибудь, как нутря человеческие пахнут, наизнанку вывернутые?.." Н-да...
