— Вот она. — И леди взмахнула рукой в сторону камина. Но Гамбрил уже давно заметил картину.
— Понимаете, чтб я считал пятишиллинговой монетой. — И, подойдя к картине, он показал на круглую блестящую облатку в руках епископа, вокруг повернутого диска которой, точно вокруг солнца, расположилась гармоническая вселенная картины. — То были дни пятишиллинговых монет, — продолжал он. — Вы, пожалуй, слишком молоды, чтобы помнить эти большие приятные штучки. Они порой попадались мне на глаза, а освященные облатки не попадались. Так что вы понимаете, в какое замешательство приводила меня картина. Епископ, дающий голому старику в церкви пять шиллингов, а наверху порхают ангелы, а на переднем плане спящий лев. Это было непонятно, это было темно и непонятно. — Он повернулся от картины к хозяйке дома, стоявшей немного в стороне позади него и улыбавшейся загадочно и двусмысленно. — Непонятно, — повторил он. — Но и все на свете непонятно. Непонятна вся жизнь в целом. И вы, — он сделал шаг по направлению к ней, — и вы в частности.
— Неужели? — Она подняла на него свои прозрачные глаза. Ах, как билось ее сердце, как трудно было изображать пресыщенную леди, спокойно исполняющую свою прихоть. Как трудно было почувствовать, что подобные приключения — самое привычное дело. И что произойдет дальше?
Дальше произошло то, что Цельный Человек подошел еще ближе, обнял ее за талию, точно приглашая на фокстрот, и принялся целовать ее с ошеломляющим неистовством. Борода щекотала ей шею; слегка вздрогнув, она опустила лепестки магнолии на глаза. Цельный Человек поднял ее, прошел через комнату, держа в объятиях пресыщенную леди, и положил ее на розовый катафалк постели. Лежа там с закрытыми глазами, она изо всех сил притворялась мертвой.
Гамбрил взглянул на часы и обнаружил, что уже шесть часов. Уже? Он приготовился уходить. Кутаясь в розовое кимоно, она вышла в переднюю пожелать ему счастливого пути.
— Когда мы с вами увидимся снова, Рози? — Он узнал, что ее зовут Рози.
Теперь к ней вернулись хладнокровие и спокойствие знатной дамы, и она могла пожать плечами и улыбнуться.
— Откуда я знаю? — спросила она, давая понять, что она не может предвидеть, какая прихоть придет ей в голову через несколько часов.
— Так, может быть, мне вам написать и узнать как-нибудь на днях?
Она склонила голову набок и с сомнением подняла брови. Потом кивнула.
— Да, можете написать, — соблаговолила согласиться она.
— Хорошо, — сказал Цельный Человек и взял свою широкополую шляпу. Она величественно протянула ему руку, и он галантно поцеловал ее. Он уже закрывал за собой наружную дверь, как вдруг что-то вспомнил. Он обернулся. — Послушайте, — произнес он вслед удаляющемуся розовому кимоно. — Это глупо. Как же я буду писать? Я не знаю вашей фамилии. Не могу же я адресовать письмо «Рози»?
Знатная дама восхищенно рассмеялась. В этом был оттенок настоящего capriccio.[72]
— Погодите, — сказала она и помчалась в гостиную. Через минуту она вернулась, держа в руках продолговатый кусок картона. — Вот, — сказала она и опустила его в карман пальто Гамб-рила. Затем, послав ему воздушный поцелуй, она скрылась.
Цельный Человек закрыл дверь и пошел вниз по лестнице. Ну и ну, говорил он себе, ну и ну. Он сунул руку в карман и вытащил карточку. В тусклом свете лестницы он с некоторым трудом разобрал имя. Миссис Джемс… нет, нет, не может быть. Он прочел снова, напрягая зрение; сомнений быть не могло: Миссис Джемс Шируотер.
Миссис Джемс Шируотер!
Так вот почему адрес в Блоксем-гарденс казался ему смутно знакомым!
Миссис Джемс Шир… Медлительно сходил он вниз, ступенька за ступенькой.
— Господи, — сказал он вслух. — Господи!
Но почему он никогда ее не видел? Почему Шируотер никому ее не показывал? Теперь он вспомнил, что тот никогда не говорил о ней.
Почему она сказала, что это не их квартира? Это неправда: он сам слышал, как Шируотер рассказывал о своем доме.
Что, она постоянно проделывает такие штуки?
Неужели Шируотер совершенно не представляет себе, какова она на самом деле? А впрочем, коли на то пошло, сам-то он, Гамбрил, это знает?
Он спускался по последнему маршу, когда дверь, отделенная от начала лестницы только маленькой передней, с грохотом открылась, скрипя петлями, и на крыльце обнаружились Шируотер и какой-то из его приятелей, занятые оживленным разговором.
— …беру своего кролика, — говорил приятель (это был молодой человек с темными глазами навыкате и круглыми собачьими ноздрями, очень суетливый, оживленный и громогласный). — Я беру своего кролика и впрыскиваю ему глазной препарат из глаз другого, дохлого кролика. Понимаете?
Первым поползновением Гамбрила было броситься вверх по лестнице и спрятаться в первом попавшемся углу. Но он сейчас же взял себя в руки. Он Цельный Человек, а Цельные Человеки не прячутся; к тому же борода изменила его до неузнаваемости. Он остановился, прислушиваясь к разговору.
— У кролика, — продолжал молодой человек (блестящие глаза и круглые обнюхивающие ноздри придавали ему сходство с охотничьим терьером, готовым с громким лаем пуститься вдогонку за первым попавшимся белым хвостом), — у кролика, как и следовало ожидать, развивается сопротивляемость, его организм вырабатывает специфическое антиглазное вещество. Тогда я беру эту антиглазную сыворотку и впрыскиваю ее своей крольчихе; затем немедленно спариваю ее. — Он смолк.
— И что же? — со свойственной ему тяжеловесной медлительностью спросил Шируотер. Он вопросительно поднял большую круглую голову и посмотрел на собаковидного молодого человека из-под густых бровей.
Собаковидный молодой человек торжествующе улыбнулся.
— Детеныши, — сказал он, подчеркивая свои слова ударами правого кулака о ладонь левой руки, — детеныши рождаются с ненормальным зрением.
Шируотер задумчиво подергал свои огромные усы.
— Гм, — медленно произнес он. — Очень замечательно.
— Вам, надеюсь, понятно все значение этого? — спросил молодой человек. — Мы, по-видимому, воздействуем непосредственно на плазму зародыша. Мы открыли способ создавать приобретенные признаки…
— Простите, — сказал Гамбрил.
Он решил, что пора идти. Он сбежал с лестницы, промчался через выложенную плитками переднюю и вежливо, но решительно протиснулся между двумя собеседниками.
— …и делать их наследственными, — продолжал молодой человек, воодушевлению которого ничто не могло помешать, который говорил, несмотря ни на какие препятствия перед ним, под ним или вокруг него.
