В конце концов Трелковский все же смог подняться. Все тело ломило, в голове пульсировала тупая, надсадная боль.
Кое-как добравшись до ванной, он плеснул в лицо холодной водой. Сознание немного прояснилось, но боль по-прежнему не проходила.
Итак, наступал последний акт драмы, и он ощущал пугающую близость ее развязки. Трелковский подошел к окну и выглянул в простиравшуюся за ним темень.
Стеклянный навес, наверное, уже отремонтировали. Интересно, как конкретно они все же намерены подтолкнуть его к тому мгновению, когда он решит покончить с собой.
Умирать ему не хотелось, но даже если это и случится, не станет ли его смерть символом поражения соседей? Если их ловушка захлопнется, как это было ими запланировано, он действительно превратится в Симону Шуле и совершенно спонтанно покончит с собой. Однако дело-то было совершенно в другом. Ведь он же все это время лишь притворялся, поскольку твердо знал, что не является Симоной Шуле. Так на что же они теперь надеялись? Что он и с самоубийством тоже лишь разыграет спектакль, имитирует собственную смерть?
Несколько минут Трелковский анализировал такую возможность. Если он и в самом деле симулирует самоубийство - например, примет большую дозу снотворного, - удовлетворит ли их подобный исход, оставят ли они его после этого в покое? Совершенно естественно напрашивался отрицательный ответ. В том темном заговоре, в котором ему самому было отведено место жертвы, ни о каких иллюзиях не могло идти и речи. Единственной возможной развязкой было лишь разрушение символического стеклянного навеса, который под сокрушительным натиском его тела превратится в кучу мельчайших осколков.
Так, но что будет, если он откажется играть свою роль, не захочет посчитать подобный конец единственно возможным исходом? Ответ на этот вопрос, впрочем, как и на предыдущий, уже не являлся для него тайной - они попросту вытолкнут его из окна. Да, если самоубийство почему-то станет невозможным, они пойдут и на убийство.
В этом смысле ничто не указывало на то, что они не могли точно так же поступить и с предыдущей жиличкой!
Внизу во дворе внезапно вспыхнули огни, и тут же ночную тишину разорвал громкий цокот лошадиных копыт.
Трелковский чуть подался вперед, желая узнать, что там происходит.
Через несколько секунд он с изумлением увидел, что во внутренний двор действительно вбежала лошадь со всадником на спине. Черты его лица разглядеть было невозможно, поскольку глаза человека прикрывала маска, а широкополая шляпа из темно-красного фетра отбрасывала на нижнюю его часть глубокую тень. Перед наездником поперек спины лошади лицом вниз лежало человеческое тело. У Трелковского не было твердой уверенности, однако ему показалось, что руки и ноги странного пленника чем-то связаны.
Спустя несколько секунд весь двор заполнился людьми.
Вокруг таинственного незнакомца в маске толпились соседи, которые принялись объясняться с ним посредством непонятных знаков и жестов. Женщина в накинутой на плечи светло-голубой шали указала рукой на окно Трелковского. Наконец, мужчина спешился и принялся обходить лошадь, направляясь к дому, из окна которого несколькими этажами выше выглядывал Трелковский. Приложив ладонь ко лбу наподобие козырька, как если бы его слепило сильное солнце, незнакомец глянул на Трелковского. Тут же к всаднику подошел мальчик в коротких оливково-зеленых штанах, желтовато-коричневом свитере и лиловом берете и церемонным жестом протянул ему необъятных размеров черный плащ-накидку. Мужчина накинул его себе на плечи и скрылся под аркой подъезда дома. Следом за ним направились все остальные; кто-то вел под уздцы лошадь, на которой все так же лежало тело пленника.
Свет во дворе погас.
На какое-то мгновение Трелковскому показалось, что он видит все это во сне, но вскоре до него дошло, что он только что наблюдал момент прибытия палача. Не оставалось никаких сомнений в том, что сейчас он поднимается по ступеням лестницы к его квартире, причем делает это явно не спеша, с той спокойной размеренностью в движениях, с какой несколько минут назад пересекал двор. А потом, не дожидаясь приглашения, просто распахнет дверь, действуя с уверенной, почти отрешенной невозмутимостью человека, занимающегося своим повседневным ремеслом. Трелковский знал, в чем состоит это ремесло. Невзирая на все его вопли и мольбы, его попросту вышвырнут из окна; его тело грохнется о поверхность стеклянного навеса, отчего тот брызнет миллионами крохотных осколков - и лишь после этого обрушится на землю.
Трелковского охватила паника, мгновенно разорвавшая путы былого апатичного оцепенения. Лихорадочно клацая зубами, он подбежал к шкафу и что было сил принялся толкать его по направлению к двери. Пот градом катил по лбу, застилая глаза, растекаясь по щекам и шее черными потеками туши для ресниц. Одежда, которую они напялили на него, стесняла движения, поэтому он сорвал ее и резким движением расстегнул застежки бюстгальтера. Как только шкаф оказался на нужном ему месте, он снова бросился к окну и заблокировал доступ через него при помощи комода с бельем. Его легкие готовы были вот-вот взорваться, а вырывавшееся из груди дыхание более походило на предсмертный хрип.
Кто-то постучал в дверь.
Трелковский даже не подумал о том, чтобы открыть, и лишь с новой силой принялся укреплять баррикаду, наваливая на шкаф дополнительные два стула.
Соседи с верхнего этажа ожесточенно колотили в пол.
Ну, что ж, на сей раз он действительно немного пошумит!
Пускай себе возмущаются и колотят в пол и стены! Если они хотя бы на мгновение допустили, что смогут таким образом заставить его сдаться, то теперь смекнут, сколь жестоко просчитались!
Снизу, из квартиры домовладельца, также послышался яростный стук.
"Ага, теперь и этот подключился! Все равно, только зря тратите время", - подумал он. С этого мгновения Трелковский решил не обращать на их протесты абсолютно никакого внимания. Что бы они там ни делали, как бы ни протестовали, он как следует забаррикадируется в своей квартире.
Стук в дверь также стал более настойчивым, однако он и его игнорировал, лихорадочно продумывая следующую линию обороны и используя для укрепления своих позиций все, что попадалось под руку. На дне гардероба он обнаружил моток крепкого шпагата и принялся обвязывать им стулья и шкаф, делая из разрозненных предметов единый, монолитный заслон. То же самое он проделал с гардеробом и теми предметами, которые водрузил перед окном. Занимаясь этим делом, он услышал, как что-то ударилось в окно, после чего раздался звон разбитого стекла. Ну, что ж, если они решили пробраться внутрь именно таким путем, то скоро поймут, что опоздали!
