– Все это следует обдумать, – осторожно заметил я.
– Вот и обдумай. А с каторгой – что?
– Каторгу мы сразу после выборов упраздним, не откладывая в долгий ящик!
Отвечая так, я не рисковал: Бонфорт всей душой ненавидел нынешнюю пенитенциарную систему.
– Ох, поклюют тебя за это!
– Могут. Ну и пусть их – большинство мы наберем!
– Рад, что ты не меняешь убеждений, Джозеф. Мне тоже неприятно видеть стяг Оранских на каторжных транспортах. Ну, а свобода торговли?
– После выборов – да.
– А казну за счет чего собираешься пополнять?
– По нашим прикидкам, после освобождения торговли произойдет подъем производительности, и доходы будут существенно выше, чем таможенные пошлины.
– А если не произойдет подъема?
Что делать в этом случае, я не знал – экономика для меня слишком загадочна и непостижима, есть в ней, на мой взгляд, что-то мистическое. Заранее же вопрос предусмотрен не был. Я усмехнулся:
– Виллем, этот вопрос я тщательно и всесторонне проработаю. Однако вся программа Партии Экспансионистов основана на том, что свобода торговли, свобода перемещений, всеобщее равенство, всеобщее право гражданства и минимум имперских ограничений – благо не только для подданных Империи, но – для самой Империи! Понадобятся деньги – найдем! Но не путем дробления Империи на округа!
Все это, кроме первой фразы, принадлежало Бонфорту, я лишь постольку-поскольку примеривался к обстановке.
– Ладно, ладно, это ты избирателям рассказывай, – буркнул Виллем. – Я только спросил.
Он снова взял со стола список:
– Так ты уверен, что здесь все на своих местах?
Я потянулся за листом, он передал список мне. Черт его знает, это же ясный намек на непригодность, по его мнению, Брауна! И Конституция не нарушена… Однако, клянусь всем запасом угля в пекле, не мне же менять что-либо в списке, составленном Роджем и Биллом!
С другой стороны, не Бонфорт же его составил! Они считали, что Бонфорт составил бы его так, будучи in compos mentis…
Мне ужасно захотелось сбегать и спросить у Пенни, что она думает об этом Брауне.
Я взял со стола Виллема ручку, вычеркнул из списка Брауна и печатными буквами – имитировать почерк Бонфорта я все еще не рисковал – вписал: «де ла Торре». Император сказал просто:
– Вот теперь ты, сдается мне, собрал крепкую команду. Удачи, Джозеф. Она тебе здорово пригодится.
На этом аудиенция завершилась, но повернуться и уйти я не смел. Нельзя же так вот покидать короля; эту прерогативу они за собой сохранили. Виллем захотел показать мне свою мастерскую и новые модели поездов. Похоже, он сделал для возрождения этого старинного хобби больше, чем кто бы то ни было, но все же, на мой взгляд, игрушки – не для взрослого человека. Однако его последнее произведение – игрушечный локомотив для экспресса «Королевский Шотландец» – я вежливо расхваливал до небес.
– Сложись все по-другому, – император преклонил колени и запустил обе руки в двигатель игрушки, – я стал бы неплохим управляющим магазина игрушек, или старшим машинистом. Но… Обстоятельства рождения сильнее нас.
– И вы, Виллем, серьезно предпочли бы такую работу нынешней?
– Не знаю. Здесь тоже не плохо: времени занимает мало и платят сносно, да и социальное страхование – по первому классу. Возможные революции я в расчет не беру – в смысле них нашему семейству всегда везло. Правда, скучна работенка, по большей части. Любой заштатный актер справился бы.
Он окинул меня быстрым взглядом:
– Тебя-то я избавлю от всяких там закладок первого камня или приема парадов, сам понимаешь.
– Понимаю и ценю.
– Первый раз за долгие годы у меня есть шанс подтолкнуть все на верный путь – то есть, на тот, который я считаю верным… Царствовать – вообще очень странное занятие, Джозеф. Предложат – не соглашайся!
– Боюсь, поздновато мне, даже если б и захотел.
Он что-то поправил в игрушке.
– В действительности, нужен я для того, чтоб не дать тебе свихнуться, Джозеф.
– К-как?
– Именно так. Должностной психоз – профессиональная болезнь правителей. Мои коллеги из прошлого – те, кто на самом деле правил, – все были малость «того». А взять ваших президентов – такая работа частенько уже в первый срок приводила к смертельному исходу. Но я-то подобных вещей не касаюсь, за меня работают профессионалы – вот ты, например. Но ты не чувствуешь убийственного гнета власти, потому что сам, или кто другой на твоем месте, всегда можешь слинять по-тихому, пока еще не слишком явно пахнет керосином. А старик-император (он всегда – старик, обычно мы добираемся до трона к среднему пенсионному возрасту) – он никуда не денется, во-от он, тут, как символ государства и живая связь времен! А профессионалы тем часом что-нибудь новенькое нам выдумывают… – он печально подмигнул. – Не слишком привлекательная работенка? Зато полезная.
Мы еще немного побеседовали о его железнодорожных забавах и вернулись в кабинет. Ну, теперь-то настала пора меня отпустить?!
Император будто прочел мою мысль:
– Ладно, хватит, пожалуй, отрывать тебя от дел. Перелет был очень утомителен?
– Да нет. Работал всю дорогу.
– Я думаю… Вы, собственно, кто такой?
Допустим, фараон вдруг хватает вас за плечо. Или под ногой вместо следующей ступеньки – пустота. Или вас застает в своей постели вернувшийся не вовремя муж. Сбивайте свой коктейль из всех этих потрясений – не глядя отдам за него мои чувства в этот момент! Я изо всех сил постарался еще сильней походить на Бонфорта:
– С-сэр?..
– Да сидите, сидите, – нетерпеливо бросил император. – В силу занимаемой должности я многое могу простить. Только не врите! Я уже час как знаю, что никакой вы не Бонфорт, хотя даже мать его одурачили бы. Жесты точь-в-точь его. Так кто вы такой?
– Меня зовут Лоуренс Смит, Ваше Величество, – убито ответил я.
– Выше нос, парень. Я уже сто раз мог позвать охрану, если б захотел. Ты здесь, надеюсь, не по мою душу?
– Нет, сэр. Я верен Вашему Величеству.
– Оригинально же ты эту верность выражаешь… Ладно, садись, наливай себе. И рассказывай.
И я рассказал ему все. По времени вышло гораздо длинней, чем одна порция выпивки, и под конец мне полегчало. Узнав о похищении, император пришел в ярость, но стоило мне поведать о насилии над сознанием Бонфорта, лицо Виллема стало подобно маске разгневанного Юпитера. Наконец он тихо спросил:
– Значит, он поправится на днях?
– Доктор Чапек так говорил.
– Ты не позволяй ему работать, пока не вылечится до конца, ладно? Этому человеку цены нет, понимаешь? Он стоит полудюжины таких, как мы с тобой. Продолжай представление, сынок, дай ему прийти в себя. Он нужен Империи.
