«Меня теперь слишком многое связывает с планетой Навей», — сокрушенно признался Иван, чувствуя, что Авварон отчаянно пробивается в его мозг, в его сознание, но не может пробиться извне, не может, потому что кто-то поставил психобарьеры, очень мощные, непреодолимые. Кто?! Наверняка, он — Сихан. Он здесь хозяин, он кодировал «черный пузырь», да это и к лучшему, все же человек, хоть и тридцать первого века, но человек.
«Никому не отдавайте Кристалла, — не попросил, и не посоветовал, а прямо-таки потребовал Первозург, — никому! Неужели вы не понимаете, что каждое подобное действие вызывает целую цепь ответных действий, страшную реакцию… я не берусь даже предсказывать всей чудовищности исхода, если вы решитесь на этот безумный поступок!»
«Решусь, не решусь, — уныло протянул Иван, — что ж мне теперь, сдохнуть в Пристанище?! Что так, что эдак — гибель! У меня вообще нет выбора, уже давно нет никакого выбора, я как тот витязь на распутье, только на моем камне написано: «куда ни пойдешь, везде смерть найдешь!»
«Я вытащу вас оттуда!» — взмолил Первозург.
«Каким образом? Вы сами себя не могли вытащить из Пристанища!»
«Да, не мог, — признался Первозург, — самих себя за волосы вытаскивают только сказочные герои. А ныне сквозной канал: на одном конце я, на другом вы — это совсем иное расположение, неужели вы не понимаете? Я вас могу немедленно вернуть на Землю. Кристалл у вас?»
«Да!» — признался Иван.
«Тогда готовьтесь!»
— Нет! — Иван заорал вслух. Он прекрасно осознавал, что другого случая оказаться в Пристанище у него не будет. И он не покинет этой чертовой планеты Навей, пока не увидит его. А может, и не существует никакого сына, может, это все сказки?! Нет, Авварон не врал. — Освободите меня! Снимите все барьеры, Сихан. Я вернусь на это самое место ровно через час, я вам клянусь!
Снова адски заломило в висках. Иван упал в траву, чуть не задохнулся. И почти сразу, сквозь слой ваты пробился гнусавый голосок: «Где ты был? Что с тобой, Ванюша, я ничего не видел, ничего не слышал… ты хотел обмануть дядюшку Авварона?!»
— Заткнись, негодяй! — закричал Иван. — Кристалл у меня. Вот он! Ты видишь?! — Иван вытащил кристалл из клапана, воздел его в руке.
— Я ничего не вижу. Но я верю тебе… ты не посмеешь обмануть своего лучшего друга, погоди, сейчас я перемещу тебя, не бойся, ни один волосок не упадет с твоей головы.
Ивана вдруг ошеломило.
— Куда ты переместишь меня?! — выкрикнул он.
— На Землю, куда же еще, — глухо прозвучало в ответ.
— Врешь! На Земле ты не сможешь взять Кристалл! На Земле ты нематериален! Ты самый настоящий бес, ты снова путаешь меня, ты снова обводишь меня вокруг пальца! — Иван был взбешен, этот колдун заманил его в Пристанище и будет морочить до тех пор, пока не получит своего и не погубит его, Ивана. — Вот видишь, я кладу кристалл туда, откуда взял его!
— Иван положил прозрачный, тусклый, блеклый ограненный камешек в траву. Встал. И сказал совсем тихо, но твердо. — А теперь веди меня к ней. К ней и моему сыну. Кристалл я заберу на обратном пути, когда ты выполнишь свое обещание.
Авварон долго молчал. Было слышно, как он сопит и причмокивает, как вздыхает тяжко, с присвистом. Потом будто из могилы прозвучало:
— Будь по-твоему!
Ивана опрокинуло наземь, перевернуло и понесло прямо в колючие, живые заросли. Острые шипы вонзились в него. Но боль тут же утихла. И он начал задыхаться. Нечто липкое и плотное обволокло его, стало засасывать. Фильтр! Снова система фильтров. Они высасывают его из черного пузыря через фильтры — значит, они властны над ним. Да, здесь в Пристанище, они могут сотворить с ним что угодно — убить, воплотить в какую-нибудь гадину, погубить, истерзать и замучить, они могут все! А он ничего.
Полыхнуло синими сполохами хрустального льда, прожгло неземным космическим холодом. Проплыла перед глазами рыбина — клыкастая, плавникастая гиргейская тварь, облизнулась толстым пористым языком, прожгла кровавым взглядом. Но не испугала. Теперь Иван все знал про них, или почти все… наблюдатели проклятые! нейтральная сторона! кладезь информации! Только из этой кладези черпают все кому не лень. И везде они поспевают, всюду щупальца свои суют. Ну и дьявол с ними. Иди, и да будь благословен! Иного ему и не дано.
Иван воспрял. Он вновь обретал зрение.
Лес. Ночь. Тьма. Мертвенный проблеск ущербной луны. Уханье филинов и выстужающий кровь вой. Все уже было… Глаза медленно привыкали к мраку. Вот она, избушка — та самая избушка. Вот дверца косая, кривобокая, вот и цепь… на ней сидел оборотень. Почерневшие от древности доски, провалы окон еще более темные, чем ночь. Чудесная и страшная избушка. Он отошел на несколько шагов назад, и в глубине замшелого оконца высветилась мерцающая свеча. Внутри кто-то был. Если Авварон, Иван поклялся убить его сразу, на месте — второй цепи злых и выматывающих мороков он не выдержит. А времени мало, совсем мало — он обещал вернуться через час. Минут десять уже прошло, можно и не сверяться, не меньше. Иван снова приблизился к двери… свет свечи померк. Он шагнул внутрь и как в прошлый раз ударился о низкую притолоку, и снова из сеней пахнуло прелой соломой и духотой. Он опять уткнулся лицом в душистый пук травы, подвешенный невесть кем, плеснул водой из кадки — рука сама залезла в нее, задел плечом деревянное растрескавшееся корыто, которое он сбил в прошлый раз. Теперь оно не упало, но глухим похоронным гулом загудело, будто колокол из подземелья. Дверь в горенку заскрипела, выгнулась и поддалась.
Иван шагнул внутрь. И понял, что не ошибся — та самая избушка, в которую можно войти из одного мира, а выйти в другой. Избушка-шлюз, избушка с тысячами дверей в тысячи измерений. Крохотная горенка, низкий черный потолок, полусгнившие полки с рухлядью, два косоногих, но кондовых табурета, дубовый растресканный стол, выскобленный до блеска, но почерневший от времени, сено на полу, еловые шишки. Свеча вспыхнула будто во мраке, хотя в избушке было скорее сумеречно, чем темно. И все же свеча высветила то, чего не было видно сразу: котенка, свернувшегося калачиком на столе, резное веретено, клубок стекловолокнистой бечевы, щербатый деревянный гребень… Язычок свечи дрогнул будто под наплывом сквозняка, и высветлил ее, сидящую на табурете, седую, высохшую, но прямую как лесное деревце.
Иван вздрогнул, сгорбился.
— Здравствуй, Алена, — прошептал он.
— Здравствуй, Иван.
Он не узнал голоса, старость уносит из звуков жизнь, оттенки и переливы. Она говорила тускло и безразлично, будто не спала много суток, а теперь неудержимо погружалась в сон, полуотсутствовала.
