— Нет.
— И я нет. Но вчера у вас было исключение, Миклош.
— Что вы имеете в виду?
— Руперта.
— Кого-кого?
— Типа, который чихнул на свою соседку. Вчера за ужином. Был он у вас?
— Да, — спокойно кивнул венгр.
— И вы беседовали обо мне?
— Нет, Иштван. Беседы не было. Была попытка, но я ее отклонил.
— Почему, если не секрет?
— Не имею привычки беседовать о друзьях с незнакомыми людьми! — рассердился Миклош. — У вас есть еще вопросы ко мне?
— Нет, — мотнул головой Иван.
— Тогда, может быть, объясните мне, что все это значит?
Иван понимал, что ведет себя, как последний кретин. Ивану страшно хотелось рассказать о вчерашнем визите Руперта. Извиниться перед Миклошем. Но что-то его сдерживало. Он и сам не знал что.
Миклош допил сок, прикоснулся к губам салфеткой и аккуратно положил ее рядом с прибором. Наблюдавший за ними итальянец тоже промокнул губы салфеткой.
— Синьор Джордано, — Ивана Миклош подчеркнуто не замечал. — Хотите подышать свежим воздухом?
— Разумеется, — поспешно откликнулся итальянец. — С удовольствием составлю вам компанию.
— До свидания, — обронил Миклош, поднимаясь из-за стола.
— Ариведерчи! — вежливо попрощался монах.
Глядя, как они, переговариваясь, идут к выходу, Иван ощутил почти физическую боль утраты чего-то бесконечно родного и близкого. Он знал, что ждет их за дверью: растерянность, страх, мучительное ощущение одиночества и собственного бессилия, но не мог ни помочь им, ни даже окликнуть. Достал из кармана папиросы, закурил, жадно втягивая в себя обжигающие гортань струйки дыма. Курить было противно, но он докурил папиросу и только погасив окурок, без всякой охоты подвинул к себе тарелку с ростбифом.
Коридору не было конца. Если верить наручному хронометру, Иван шел уже больше трех часов. Шел не останавливаясь, размеренным спортивным шагом, а прямой, как стрела, коридор по-прежнему тянулся вдаль: безликий и изнуряюще монотонный. Менялись только цифры на дверных табличках: вначале двухзначные, потом трех-, четырех-, а теперь пошли уже пятизначные номера — четные слева, нечетные справа.
От табличек рябило в глазах. Иван старался не смотреть на них, но больше взгляду было зацепиться не за что, и он опять начинал непроизвольно коситься то вправо, то влево. Время приближалось к обеду, но при одной мысли о трехчасовом возвращении начали отчаянно ныть ноги и пропал аппетит.
Пора отдохнуть, спокойно решить, что и как делать дальше. Без особой надежды Иван толкнул ближайшую дверь. Она оказалась не заперта. Постучал и, не получив ответа, вошел.
Комната была точной копией той, которую он занимал. Он шагнул к двери в ванную, опять постучал и опять не получил ответа. Огляделся. Похоже, здесь никто не жил, — постель заправлена аккуратно, как по линейке, кресла с геометрической точностью расставлены по бокам журнального столика, задвинутый в угол торшер. И полное отсутствие каких-либо личных вещей.
Иван облегченно вздохнул, сел, сбросил ботинки и, откинувшись на податливую спинку кресла, с наслаждением вытянул ноги. Через минуту он уже спал, но и сон был как бы гипертрофированным продолжением фантастической реальности: из мелочно-белого тумана возник комманданте в безукоризненном голубом мундире, потом туман заполыхал пронзительно алым светом и фигура комманданте начала стремительно таять и сквозь нее проступил ажурный решетчатый силуэт, отдаленно напоминающий человеческий и разительно от него отличающийся. Вдруг пошел дождь, и на его фоне еще четче проступил черный, словно обуглившийся каркас того, что еще недавно именовалось комманданте. Дождь перестал, и угольно-черный скелет на глазах оброс плотью и превратился… в отца Мефодия. Потом поп исчез и на его месте возникла понурая фигура Руперта. Руперт уставился Ивану в глаза, подмигнул и сквозь него явственно проступил схематический силуэт человека, каким рисуют его дети: черточка — туловище, две черточки — ноги, черточка — руки и заштрихованный кружок — голова.
Иван брезгливо передернулся, открыл глаза и вздрогнул: перед ним, уныло помаргивая, стоял Руперт.
— Не ожидали? — Руперт медленно поднял руку и поправил узелок галстука.
— Как сказать, — Иван потянулся и сладко зевнул. — Я вас во сне видел.
— Где? — переспросил Руперт.
— Во сне. — Иван встал, и, разминаясь, подвигал плечами. — Спал и видел, понятно?
— Видели с закрытыми глазами? — удивился Руперт.
— А как еще видят во сне?
— Не знаю. — Руперт переступил с ноги на ногу. — Думаю, это был не сон.
— А что же это было?
— Проекция.
— Что? — в свою очередь удивился Иван.
— Я показал вам, кто есть кто.
У Ивана пересохло во рту.
— Вы хотите сказать, что комманданте, отец Мефодий — не люди?
Руперт кивнул.
— И я тоже. Присядьте, Иван. У вас колени дрожат.
Иван плюхнулся в кресло.
— И давайте сразу условимся: ничему не удивляться. Все, что вас тут окружает, невероятно сложно. Без подготовки вам этого не понять. Так что либо принимайте на веру, либо…
— Что либо?
— Оставайтесь на экспрессе и изучайте. На это потребуются годы. А вы, насколько я понимаю, намерены побыстрее отсюда вырваться. Или раздумали?
— Нет. — Иван помассировал ноги. — Не раздумал и не раздумаю.
— Откровенно говоря, — Руперт продолжал стоять, — мне ваше стремление непонятно. Ни смысла, ни логики не вижу. Вам что — жить не хочется? Вспомните, откуда я вас выхватил.
— Помню, — Иван перестал растирать икры.
— И опять хотите туда же?
— Да.
— Не понимаю, — повторил Руперт, опускаясь в кресло. — У вас на Земле все шиворот-навыворот. Что притягивает бабочку на огонек свечи? Какой инстинкт побуждает китов выбрасываться на берег? Чем руководствуется самоубийца, пуская себе пулю в лоб?
Руперт помолчал и недоуменно развел руками.
— Непостижимо. Какое-то непонятное, нерациональное отношение к жизни.
— Вы, Руперт, все в одну кучу валите. Вот вас и заносит.
— То есть?
— Бабочка это одно. Кит — совсем другое. А уж человек — и подавно. Бабочку что на огонь привлекает? Тепло и свет. А то, что она сгореть может, ей и невдомек.
С китами посложнее. Их предки когда-то жили на суше. Может, потому и тянет их обратно из океана. Кстати, не одни киты на берег выбрасываются. Дельфины тоже. Только все равно никакое это не самоубийство. Слепой инстинкт.
А когда человек на такое решается, значит, нет у него другого выхода.
— И у вас? — негромко спросил Руперт.
— Что у меня?
