— Постараюсь.
— Он постарается! Слушайте, вы, комок протоплазмы! Вы в себе-то толком разобраться не в состоянии, а туда же! Что мне грозит! Кто я такой, чтобы мне что-то грозило? Биоробот. Деталь Программы и только. Испорченную деталь заменят новой, вот и все.
— А куда денут испорченную?
— Вас это волнует?
— Да.
— Отправят на переплавку.
— Понятно. — Иван затянулся, медленно выпустил струю дыма в сторону окна. Там, в лунном мерцании, угадывался какой-то абстрактный пейзаж. Произнес, медленно выговаривая каждое слово. — За то, что готовы помочь, спасибо. Но я вашей помощи принять не могу.
— Почему?
— Слишком дорого она вам обойдется.
— Ребенок вы, Иван. — В голосе Руперта впервые забрезжили эмоции. — Ладно. Ступайте обедать.
— А вы?
— А я уже давно там.
Войдя в столовую, он и в самом деле застал там Руперта любезничающим с соседкой по столу. Дама так и сияла от удовольствия и, когда Руперт дружески кивнул Ивану, — смерила его ревнивым взглядом и тотчас опять повернулась к собеседнику.
— Где вы пропадаете, Иштван? — как ни в чем не бывало поинтересовался Миклош. Итальянец кивнул и приветливо улыбнулся. — Мы уже решили, что вы не придете.
— Куда я денусь? — Иван раскланялся с монахом, пожал руку Миклошу. — Зачитался, не заметил, как время пролетело.
— Мы тут без вас заказали рассольник и дольму. Не возражаете?
— Не возражаю. — Иван не имел ни малейшего представления о том, что такое дольма. — Это, должно быть, чертовски вкусно.
Подошел официант с фарфоровой супницей. Пожелал приятного аппетита.
— У вас усталый вид, Иштван, — заметил венгр, разливая рассольник по тарелкам. — Долго гуляли?
— Было дело. — Иван подвинул к себе тарелку. — Спасибо. Марафон в спортивно-познавательных целях. Трусцой от инфаркта.
Монах налил себе в стакан из оплетенной бутылки. Судя по наклону, бутылка была почти пуста.
«Сопьется, чего доброго», — подумал Иван. Невидимый оркестр заиграл «Цыганские напевы» Сарасате. Иван, не поворачивая головы, покосился на Миклоша. Тот ел, сосредоточенно глядя в тарелку. Под болезненно серой кожей на скулах отчетливо проступали желваки. «Хотел бы я знать, о чем ты сейчягдумаешь, — тоскливо посетовал Иван и, спохватившись, мы ленно замурлыкал:
«Подари мне, сокол, на прощанье саблю,
Вместе с саблей остру пику подари».
Слова были из песни и принадлежали девушке-казачке, провожающей любимого на войну, «в путь-дорожку дальнюю». Иван повторил их несколько раз, прежде чем до него дошел смысл припева.
«А казачка-то себе на уме, — усмехнулся он. — За перевооружение ратует. И то сказать, с пикой да саблей против «тигров» не повоюешь». Он представил себе выражение лица комманданте, пытающего осмыслить всю эту галиматью, и прыснул.
— Иштвану весело? — холодно осведомился венгр. — Расскажите, посмеемся вместе.
— Потом, Миклош. Не обижайтесь. — Он ощутил на себе чей-то взгляд и, не оглядываясь, встретился глазами с Рупертом. Тот одобрительно кивнул. Иван подмигнул и вернулся к венгру. — В следующий раз, хорошо?
— Дело ваше. — Миклош оставил тарелку. — Не получается у нас с вами разговор последнее время, вы не находите?
«Подари мне, со-о-кол», — затянул Иван.
— Нахожу, Миклош…
«на прощанье са-а-аблю»,
— Не обращайте внимания…
«вместе с саблей остру пику подари!»
— …это пройдет.
— Возможно. — Венгр взял из рук официанта блюдо с дольмой. Это были небольшие шарики из виноградных листьев с мясной начинкой. Иван разделал один шарик вилкой и с наслаждением потянул носом. Аромат у дольмы был потрясающий.
Миклош оценил блюдо по достоинству.
— В ваших краях вкусно готовят, Иштван.
— В наших? — изумился Иван.
— Дольма — узбекское блюдо, — хмуро пояснил Миклош.
— А! — Иван мог поклясться, что видит дольму впервые.
— Тогда чему вы удивляетесь? Разве вы не из тех краев?
— Из тех. — Иван прикончил и еще один шарик. — Точнее — из Каракалпакии.
— Каракалпакия, — с трудом повторил венгр. — Это город?
— Автономная республика.
— И большая?
— По площади — да. Около 160 тысяч квадратных километров.
— О, — Миклош удивленно покачал головой. — Больше Венгрии.
— Зато по населению наверняка меньше. Полмиллиона человек.
— Так мало?
— Пески, — пояснил Иван. — Кызылкумы, Устюрт. Приаралье в общем. Необжитые места.
Они говорили по-русски, и монах молча поглядывал то на одного, то на другого. Миклош, спохватившись, объяснил ему, о чем идет разговор. Итальянец улыбнулся и пожал плечами.
— Никогда бы не подумал, что русские так вкусно готовят.
— Азиаты, — уточнил венгр.
— А разве русские не азиаты? — искренне изумился монах.
— В основном нет, — усмехнулся Миклош и выразительно взглянул на Ивана. — Разве что за редким исключением.
Иван доел дольму и принялся за компот.
— Пусть будет по-вашему, Миклош. Азиат так азиат. Потомок кровожадного Чингизхана. Кстати, ваш Аттила тоже родом откуда-то из наших краев.
— Иожеф? — вытаращился венгр.
— Предводитель гуннов. Только не торопитесь с выводами.
— В отношении Аттилы?
— В отношении меня.
— Я попробую, — пообещал Миклош. — Попытка не пытка.
— Вот именно. — У Ивана отлегло от сердца. — Постарайтесь, Миклош.
Сад ходуном ходил от птичьего гомона. Самих возмутителей спокойствия не было видно, но чириканье, свист, рулады, взрывающийся шорох крыльев доносились со всех сторон. И еще в саду стояла весна. Трудно сказать, из чего складывалось это ощущение, — птичий ли гвалт был тому виною или тонкий аромат цветущих деревьев, но было оно настолько реальным, что перерастало в уверенность, и от этого захватывало дух и сладко кружилась голова. Такое Иван наблюдал впервые, обычно сад был сонно спокойным царством вечного лета и никаких особых эмоций не вызывал.
Иван глубоко вздохнул, огляделся и только теперь увидел отца Мефодия. Это тоже было необычно. Всякий раз поп появлялся незаметно и заставал его врасплох. Теперь роли поменялись: отец Мефодий стоял к нему спиной и явно не догадывался о его присутствии.
«Неужто и на святейшего весна действует?» — мысленно усмехнулся Иван и неслышно подошел поближе. Пои глядел кудато вниз, и, проследив его взгляд, Иван увидел стайку серебристых рыбешек, весело резвящихся в прозрачной воде бассейна.
— Благоденствуете, ваше нреосвещенство?
Поп взбрыкнулся как ужаленный и ошалело вытаращил глаза.
